Ласточка слетела к их ногам, поклевала что-то на земле и улетела прочь. Клэр не спускала глаз с его лица, стараясь понять. Возможно, не встреть она Найла, у нее теперь была бы совсем другая жизнь, может, она бы и за Эдварда не вышла. Преподавала бы иностранные языки в хорошей частной школе или служила в международном банке, посылала своих детей к первому причастию и носила кладдахское кольцо как знак своего ирландского происхождения. Стала бы женой сокурсника по Гарварду или кого-нибудь из своего родного городка в Коннектикуте. Они ходили бы вдвоем на встречи выпускников и вспоминали тех, с кем учились, потягивая пиво или сладкие коктейли вместе с другими супружескими парами. Если бы не Найл, она бы ничего не добилась и ничего не узнала. Благодаря ему ей пришлось воскреснуть из пепла после того, как его предательство сожгло ее дотла. Но она-то что ему сделала? Она ничего не значила для него. Он просто использовал ее и бросил.
Клэр взглянула на свои руки на коленях, те самые руки, что когда-то привлекли его. Кожа совсем прозрачная. Руки стареющей женщины. Утром, глядя на них, она заметила выступившую сетку сосудов. А взглянув на себя в зеркало, увидела все годы, прожитые без него.
— Не понимаю, — произнесла она.
Сигнал телефона, нелепый обрывок из «Маленькой ночной серенады» Моцарта. Оба уставились на ее сумочку. Клэр достала смартфон и увидела на экране имя Эдварда.
Крепко зажала аппарат в ладонях, словно маленького извивающегося зверька, ненужного и своевольного, и не отпускала, пока звонки не прекратились. Отключила звук, засунула телефон в сумочку и закрыла молнию.
— Деньги, — ответил он. — Я о деньгах.
Она взяла сумочку с колен, отодвинулась к самому краю скамьи и повернулась к нему лицом. С приближением вечера небо посветлело. Поют птицы. Ветер шумит в липах.
— Ты намерен меня шантажировать? И для этого вернулся?
Всё видящие синие глаза резко открылись и тут же закрылись, словно распахнулась пружинная дверь, открыв синеву летнего дня, и вновь захлопнулась. Он собирался ответить, но вдруг отвернулся и прикрыл лицо рукой.
Она услышала шаги и оглянулась: со стороны Рощи по дорожке медленно шли две дамы средних лет, взявшись под руку. В прекрасном настроении. Смеются. Клэр взглянула на Найла. Он быстро окинул их настороженным взглядом, успокоился, сложил руки на груди и обратился к ней:
— Шантажировать? После всего, что я для тебя сделал? А если бы и хотел, как бы мне это удалось? Пошевели мозгами, Клэр. Мы оба в этом замешаны.
— Я ни в чем не замешана.
— Ну, были замешаны, если тебе так больше нравится, — пожал он плечами.
К ним направлялись еще двое: мать с ребенком в коляске, говорит по телефону. Музей закрывается, люди идут к выходу.
На этот раз Найл не вздрогнул и не отвернулся, но подождал, пока женщина с ребенком не пройдут.
— Слушай, тебе нечего бояться — о тебе никто не знает. Я никому не сказал и не скажу. Если бы сказал, тебя бы тоже давно закопали после того, что ты натворила, уж будь уверена. Потому-то я и устроил собственную смерть. Я даже не сказал никому, что ты — моя женщина.
Клэр бросило в жар, краска залила шею и лицо до корней волос. Когда-то они вместе лежали на влажных простынях, истомленные летней жарой, и рядом с ним ее неуклюжее девичье тело превратилось в тело женщины. Его белая кожа, и весь он — как натянутая струна. Вмятины, которые они оставляли в песке, когда ездили вдоль побережья. И сейчас — его колено почти вплотную к ее колену. Потом в библиотеке Уайденера[62]
она посмотрела, что значит его имя: «Найл — от древнеирландского, страстный».Но ведь он член ИРА. Найл ни разу не произнес этого названия — не было необходимости. А она была всего лишь ошалевшей от любви марионеткой, готовой выполнить любую его просьбу, и он таки обратился к ней с просьбой, а потом быстренько избавился от нее. Найл говорил, что они всего лишь помогают простым людям. Найл прилепил все эти деньги, еще хранившие тепло его рук, к ее телу. Найл ушел от нее прочь в аэропорту и ни разу не оглянулся.
— Кому они предназначались? — спросила она и приготовилась услышать то, чего ни разу не слышала от него и ждала все эти годы. — Те деньги.
Найл достал сигарету из пачки, постучал по ней. Но не прикурил.
— Я понимаю, что это не твоя страна. Мне говорили, когда дали билет: американцы считают, что переирландили ирландцев, но они там у себя имеют хорошую работу, ездят на машинах, по дороге завозят детей в хорошие школы. Никто не говорит им: «Отвали, фенианский ублюдок», никто не жжет их домов, они могут спокойно ходить по улицам, и никто их за это не отметелит. И бомбы у них перед глазами тоже не взрываются. Мне тогда поручили самое легкое дело: собрать с американцев деньги. — Он убрал сигарету в пачку и пристально посмотрел на Клэр — она хорошо помнила этот взгляд. — Но ты, Клэр, была не такая.
Негодяй. Она отодвинула ногу.
— Ты сказал, что это помощь простым людям.
— Так оно и было.
— А фургон?