— Значит, ты все-таки решил, что девочка твоя дочь? — задает вопрос мама, нарушив молчание.
— Да. — Откладываю столовый прибор. — Кажется, я ясно это дал понять еще в прошлый раз.
После того, как она узнала, что Полина родила девочку, и эта девочка — моя дочь, мать устроила концерт с сердечным приступом. Не знаю, было ли ей плохо на самом деле, или она умело притворялась, но лечение пришлось пройти. И на эту тему мы больше не разговаривали. Тем более мама так старательно этого избегала. Она то до последнего лечилась в платной клинике, то почти год каталась по курортам и санаториям. И я надеялся, что она все-таки приняла это как данность. Но, видимо, нет.
— Костя, подожди, твое отцовство не доказано. — Принимается за старое мама. В прошлый раз я поставил ее перед фактом, но она, судя по всему, об этом «забыла».
— Мама, его не нужно доказывать. — Я устало тру переносицу.
— Анна Захаровна, Костя ясно дал понять, что любая женщина может прийти, показать пальцем на свое чадо и сказать, что это его ребенок. И ваш сын с радостью примет каждого. И при этом ни в коем случае нельзя сказать что-то против! — с вежливой улыбкой на лице произносит Евгения.
— У вас, я смотрю, в этом вопросе полное взаимопонимание.
Иногда мне так и хочется заклеить рот скотчем любимой женушке!
— Костя, а тебе не приходило в голову, что за все это время твоей бывшей жене ничего не мешало прийти и сообщить о том, что она все-таки решилась родить такого ребенка?
— Какого
— Ну, еще бы! — звучит с ядовитой усмешкой. — При маме-завуче можно быть не только отличницей!
— Мама, хватит! — не выдерживаю я.
— А раз она лежит в больнице, то не настолько и здорова! — никак не уймется мать.
— Я не знаю, как ушиб колена может влиять на умственные способности…
— Господи! Да они тебя явно за дурака держат! Коленочку ушибла и сразу в больницу! А что же за границу не повезли, а? Там-то лучше лечат! А главное — дороже!
— Лечение Дарина проходит бесплатно.
— Тогда что ты там делал до… — мама бросает взгляд на настольные бронзовые часы, стоявшие на искусственном камине, — этого времени?
— А это неважно. Ему теперь главное — лишь бы не дома, — отвечает вместо меня Женя.
— Женечка, оставь нас на минутку, пожалуйста, — просит мать.
— Хорошо, Анна Захаровна. — Евгения послушно выходит.
Очень надеюсь, что она останется рядом, а не пойдет отчитывать Филиппа.
— Костя, ты хоть понимаешь, что ты делаешь?
— Понимаю. Это все?
— Нет. Ты о своей жене подумал? Каково ей сейчас, когда ты носишься непонятно с кем… А Женечка, между прочим, мать твоего сына!
— Мама, эта «непонятно кто» — моя дочь! И твоя, между прочим, внучка!
— А она мне нужна, эта самая внучка? Я бога благодарила, что тебя оставили в покое, да видно зря — раз опять нарисовались. Уже вдвоем.
— Может, тебе снова в санатории полежать? Там и воздух чище, и наблюдение хорошее…
— Опоили тебя, точно опоили…
— У меня только один вопрос: почему ты сказала, что Полина сделала аборт? — пристально смотрю в лицо самому близкому человеку.
— Ты решил родной матери допрос устроить?
— Почему? — с нажимом повторяю, игнорируя перевод темы.
— Что она мне сказала, то я и передала! — Мама вздергивает подбородок и пытается сдержать «обиду».
— Полина не могла такое сказать.
— Почему ты веришь какой-то Полине, а не своей матери?!
— Потому что моя мать мне солгала!
У меня было слишком много времени, чтобы самому понять это.
— Да, я солгала! Ты бы никогда не оставил ее сам! А потом всю жизнь тратился на лечение идиота, который должен был родиться!
— Дарина — здорова!
— Да кто тебе сказал, что Дарина ее дочь? Она вполне могла поменять ее в роддоме на здорового ребенка! Ты об этом не думал! Не-ет! Вижу, что не думал! Моя дочь! Моя дочь!
— Тебе сделать тест ДНК?
— А почему бы и нет? Я охотно посмотрела бы на его результат.
— Хорошо. Но если результат покажет, что Дарина моя дочь, ты лично попросишь прощения и у Полины, и у Дарины!
— Я не буду этого делать! С чего ради я должна просить прощения у неизвестной мне Дарины?!
— С того, что ты обозвала ее идиоткой.
— Да хоть тысячу тестов сделай — я знать ее не желаю!
У всего есть границы. Но сейчас мать перешла все допустимые. Некоторое время смотрю ей в глаза, давая возможность забрать свои слова обратно. Но ни сожаления о сказанном, ни раскаяния, я не вижу.
— Вот как?! — все-таки переспрашиваю.
— А как еще, Костя? Зачем она мне?
— Действительно, зачем, — усмехаюсь и вижу, что она даже не пытается сдержать довольную улыбку. Передо мной сидит чудовище, которое никак нельзя назвать человеком. — Я тебя тоже больше знать не желаю, — добавляю совершенно спокойно, не прерывая зрительного контакта.
Улыбка застывает, став похожей на уродливую маску.
— Что-о?! — округляет глаза мать. На ее лице полная гамма чувств: недоумение, злость, ненависть, испуг, и наконец, поняв, что я не шучу, — страх. — Костя! Такими словами не бросаются.
Теперь она дает мне время забрать свои слова обратно.