Нежеланная жена

Я хочу навсегда выжечь эту картину из своей памяти! Не хочу запоминать свою жену такой! Я ведь видел ее этим утром, еще живую, но почему— то не могу вспомнить никаких деталей! В памяти всплывает только холодный труп с закрытыми глазами. Что это за напасть? И никак не избавиться от жуткой картины!

* * *

По счастливой случайности, оказывается, что мать одного из моих подчиненных тоже должна лететь на родину и он предлагает мне ее помощь в уходе за ребенком на время пути. Я не отказываюсь, потому что подумывал нанять человека для этой поездки, ведь действительно не умею обращаться с собственным ребенком. В качестве благодарности, оплачиваю ей билет на самолет, хоть она и возражает, говоря, что поможет просто так.

Амир плачет почти весь полет и ничто не может его успокоить, даже бутылочка со смесью, которую он выплевывает, хотя я точно знаю, что кроме грудного вскармливания, Луиза кормила его и смесью. Он не успокаивается ни на моих руках, ни на руках доброй женщины, которая всеми силами пытается его успокоить, и меня охватывает такое отчаяние, что просто хочется исчезнуть из этого мира.

В аэропорту встречают родственники Луизы. Моя жена осталась сиротой в раннем возрасте и ее воспитывали дядя с тетей вместе со своими тремя детьми. Сейчас меня встречает кузен и кузина Луизы, которая сразу же берет Амира, начиная плакать, приговаривая, какой он бедный малыш, что остался без мамы в таком возрасте. Я не хочу этого слышать. И видеть их горе тоже не хочу, потому что мое собственное меня убивает.

Решив заняться делом, сажаю сопровождавшую меня женщину на такси, а потом занимаюсь вопросом перевозки тела.

— Тебе нужна помощь, брат? — спрашивает кузен Луизы Ахмет.

— Спасибо, все уже улажено, — говорю ему. — Вечером сможем забрать тело, а завтра с утра похороним. Сейчас я хочу поехать домой.

— Конечно— конечно, я тебя отвезу, — предлагает он и я не отказываюсь.

Доехав до дома мамы, они не уезжают, а заходят внутрь, чтобы выразить и получить соболезнования. Мама держится, не плачет, но ее глаза красные и воспаленные, поэтому я знаю, что до моего приезда она выплакала все, что могла.

— Я возьму его, — говорит Самира, протягивая руки к плачущему Амиру.

Она тоже выглядит заплаканной и впервые при виде нее я не испытываю раздражение. Взяв Амира, она уходит в другую комнату, а родственники Луизы, поговорив с мамой пять минут, собираются домой.

— Спасибо вам, что зашли, — говорит мама, провожая их вместе со мной до ворот. — Завтра все увидимся, дай нам Бог терпения!

Стоит воротам закрыться за гостями, закрывая нас от окружающего мира, как мама крепко обнимает меня, словно маленького.

— Бедный мой сынок! — говорит она, едва держась, чтобы не заплакать, и я неловко похлопываю ее по плечу.

— Я в порядке, мама, — лгу ей, надеясь, что она поверит. — Все будет хорошо.

Мы стоим так какое— то время, прежде чем расцепить объятия и войти в дом, где нас поджидает Самира.

— Малыш уснул, — говорит она с какой— то робостью. — Мурад, я хотела бы принести тебе свои соболезнования. Не выразить словами, как мне жаль и как будет не хватать Луизы! Она была мне верной подругой.

— Спасибо, — киваю ей. — Если не возражаете, я бы хотел отдохнуть. Вечером нужно будет забрать тело.

— Конечно, сынок, иди, — гладит меня по руке мама.

— Я уложила Амира у тети, так что он не будет тебе мешать, — уточняет Самира.

Я снова киваю ей и иду в свою спальню. На самом деле я не устал, но мне так не хочется сейчас находиться в обществе других людей, терпеть их жалость. Это слишком сложно, слишком болезненно. Всего просто слишком.

Глава 6

— Давай пельмешек, не капризничай, — уговариваю я малыша, который никак не хочет брать бутылочку.

Выплевывает соску изо рта, разбрызгивая смесь по лицу, и отворачивается, маленький негодник!

— Оставь, Мира. Значит, он не голоден, — говорит тетя.

— Но он ел три часа назад! Разве не пора снова проголодаться?

Я практически в отчаянии. За ту неделю, что прошла с момента похорон Луизы, Амир был на нашем с тетей попечении. В первые дни он плакал почти все время, когда бодрствовал, но постепенно привык к тому, что теперь питается только смесью из бутылочки. И вот, сегодня снова упрямится. Не знаю даже, что с ним делать.

— Плохой пельмеш! — отчитываю мелкого привереду, а он в ответ только улыбается беззубым ртом, испачканным в белой жидкости.

Быстро вытираю его влажной салфеткой и даю уже обычную соску— пустышку, которую тот с энтузиазмом сосет, глядя на меня большими карими глазками.

— Не смотри на меня так, месье Бархатные глазки! Вот похудеешь и можешь не надеяться, что я буду и дальше всем говорить, что ты самый хорошенький мальчик на свете. Ты же мой пельмеш! Держи марку, малыш.

— Сумасшедшая девчонка, — качает головой тетя, впервые за эти дни улыбаясь мне. — Мурад еще не проснулся?

— Не знаю, он не выходил из спальни, — пожимаю плечами.

Тетя смотрит на часы, которые показывают одиннадцать утра, и тяжело вздыхает. Я понимаю, что она беспокоится за своего сына, но думаю, ему просто нужно немного пространства. Люди по— разному проживают свое горе.