Нежеланное путешествие в Сибирь

Главное же, как я уже несколько раз писал здесь, это создание в деревне как можно более демократичных форм хозяйственного управления и появление у колхозников уверенности в том, что они настоящие хозяева колхоза. Может быть, здесь создается своего рода порочный круг: экономическая демократизация невозможна без политической, а политической мешают бедность и невежество.

Глава двадцать третья

ОТЪЕЗД ЖЕНЫ

Заготовив на зиму дрова, я решил под каким-нибудь предлогом отказаться от чистки коровни-ка. Во-первых, мне была уже невыносима сама эта работа; во-вторых, надоело пререкаться с Федей и Катей. В феврале я стал проситься у Шаповалова в бригаду, говоря, что стало теплей, но он был против: это-де посылать меня на верную смерть, я на открытых санях в легком ватнике быстро обморожусь. Вскоре на ферме освободилось место водовоза: прежний водовоз отказался, потому что работа отнимала весь день; поставили было возить воду женщину, но та запросилась обратно в бригаду и, узнав, что бригадир ищет мне работу, охотно уступила свое место. С 17 февраля я начал возить воду.

Вообще все радовались случаю уйти с фермы, и трудно было заставить кого-нибудь идти туда работать, хотя заработки там, как я говорил, были раза в четыре выше, чем в бригаде. Помимо водовоза, на ферму была нужна телятница, зимой много коров телилось, и дояркам некому было сдавать подросших телят. Кроме того, нужна была еще сменная доярка, чтобы доярки могли отдыхать по очереди раз в неделю, но всерьез на такую роскошь никто не надеялся. Сначала на место телятницы хотели поставить женщину с двумя маленькими детьми, у которой прошлым летом утонул муж. Она категорически отказалась, несмотря на все уговоры и угрозы, сказав, что на ферме нужно работать с утра до вечера, а ей не на кого бросить детей. "И так колхоз мне после смерти мужа обещал помочь, а ничего не сделал, - сказала она, - вон мой дом весь развалился, при первой возможности уеду отсюда". "Скатертью дорожка, - закричал председатель, - что ж ты думала, мы молиться на тебя будем, что у тебя муж умер!" Потом хотели поставить телятницей жену учетчика. Та тоже отказалась, сославшись на двух маленьких детей; ей на счет отнесли двух подохших телят, но все равно она не пошла. Не удалось заставить пойти на ферму и жену бригадира трактористов, у которой тоже был маленький ребенок. Те, кто уже работал на ферме телятницами и доярками, всячески поносили и укоряли тех, кто от этого уклонялся: "Суки вы такие, вот мы и с детьми работаем, у нас детей побольше вашего!" На что те им отвечали: "Не надо было мужику п... подставлять, так было бы поменьше!" Председатель с бригадиром только глазами хлопали на эту перебранку.

В деревне бабы еще раньше ворчали, что вот моя жена сколько месяцев живет уже без прописки и в колхозе работать не хочет. Наиболее же вредные, вроде возненавидевшей нас Соньки, грозили позвонить в милицию и донести. Теперь же все в один голос стали требовать, чтобы Гюзель или уезжала или шла работать на ферму. Действительно, создавалось парадоксаль-ное положение: жена человека, сосланного за то, что он не работал, сама жила с ним четыре месяца без официальной работы и без прописки. В начале января приезжал в Гурьевну участковый уполномоченный и спрашивал, работает ли Гюзель в колхозе. Я сказал, что она чистит со мной вместе коровник и на днях уезжает; с тех пор прошло более месяца, и он мог приехать снова в любой момент. Поскольку я ничем не испортил отношений с бригадиром, с председателем и с милицией, Гюзель пока не трогали, но в любой момент ей могли дать предупреждение о выезде в двадцать четыре часа. После двух таких предупреждений, как я хорошо знал, могло уже быть возбуждено уголовное дело по 198 статье УК, по обвинению в нарушении паспортного режима.

Конечно, если бы Гюзель пошла работать телятницей или дояркой, на какой-то срок ее бы оставили в покое, потому что в малонаселенной Сибири паспортный режим не так строг, как в больших городах. Но я был категорически против этого, я говорил, что я работаю здесь подне-вольно, а жена моя свободная и в колхозе задаром работать не будет. Был еще другой вариант. В декабре Гюзель предлагали стать заведующей Новокривошеинского клуба и жить со мной до окончания срока ссылки, но для этого опять же нужно было здесь приписаться, а значит выписаться из Москвы и тем самым навсегда оставить надежду туда вернуться. Поэтому мы с Гюзель от этого предложения отказались. Дело было еще и в том, что как бы ни отнеслись к Гюзель местные власти, по тем же соображениям прописки она не могла отсутствовать в Москве более шести месяцев, иначе ее могли выписать. Тогда мы не смогли бы прописаться не только в Москве, но и вообще в любом другом большом городе.