— Он заедет чуть позже. Отвезет нас пообедать. Поедешь с нами?
— Ну конечно! — воскликнул Бобби, отметив про себя, что надо бы постараться демонстрировать поменьше энтузиазма.
— Дин всегда стесняется, когда его знакомят с новыми людьми, так что не жди от него многого.
— Да ладно. — Бобби снисходительно помахал рукой, давая Гарриет понять, что все будет нормально. — Мы найдем о чем потрепаться. Я всегда был неравнодушен к темам деревообработки и производства фанеры.
Подтрунивая над ее мужем, которого совсем не знал, Бобби шел наугад. Но Гарриет только усмехнулась и сказала:
— Да, пожалуйста, можешь выспросить у него все про размеры досок. Задавай любые неприличные вопросы, даже те, которые ты всегда стеснялся задать.
Какое-то время они оба немного глупо улыбались, сидя рядом и практически соприкасаясь коленями. Они так и не научились разговаривать друг с другом. Они ощущали себя наполовину на сцене, стараясь использовать слова друг друга в качестве отправной точки для какой-нибудь хохмы. Совсем ничего не изменилось.
— Мне никак не верится, что мы с тобой встретились тут, — сказала Гарриет. — Мне было очень интересно, что с тобой происходит. Вообще я много о тебе думала.
— Правда?
— Я думала, что ты уже знаменит.
— Ха, теперь нас таких двое, думавших, — сказал Бобби и подмигнул ей. И тут же раскаялся. Это были фальшивые эмоции, а он не хотел фальшивить с Гарриет. Он поспешно заговорил, отвечая на вопрос, который она не задавала: — Я собираюсь осесть. Вернулся сюда месяца три назад. Живу пока с родителями, повторно адаптируюсь к Монровиллю.
Она кивнула, не отводя от него взгляда, серьезного настолько, что Бобби стало не по себе.
— Ну и как, получается?
— Потихоньку, понемногу, — солгал Бобби.
В перерывах между сценами Бобби, Гарриет и маленький Боб сочиняли истории о том, как они покинули этот мир.
— Я работал комедийным актером в городе Нью-Йорке, — рассказывал Бобби, ощупывая рану у себя на голове. — И один раз, когда я был занят в спектакле, произошло ужасное.
— Ага, — встряла Гарриет. — Объявили твой выход.
— Произошло то, чего раньше никогда не случалось.
— Что? Неужели кто-то в зале засмеялся?
— Нет, я в тот день был в ударе. Зрители катались по полу от смеха.
— Они просто бились в агонии.
— И вот когда я вышел на поклон, произошло несчастье. Работник сцены, который находился наверху под потолком, уронил мне на голову сорокафунтовый мешок с песком. И я умер под гром аплодисментов!
— Просто зал аплодировал этому монтеру, — сказала Гарриет.
Малыш Боб серьезно посмотрел на Бобби и взял его за руку:
— Мне очень жаль, что тебя стукнули по голове. — Он прикоснулся сухими губами к костяшкам Бобби.
Бобби уставился на него сверху вниз. Его руку слегка щекотало в том месте, где малыш ее поцеловал.
— Он всегда был самым ласковым, самым жалостливым ребенком на свете, — объяснила Гарриет. — В нем столько сочувствия ко всем. При любом крошечном проявлении слабости он готов кинуться человеку на шею, чтобы пожалеть. — Она потрепала сына по волосам. — А тебя что прикончило, малявка?
Малыш поднял руку и пошевелил обрубками пальцев:
— У меня пальцы попали в папину пилу, и я умер от потери крови.
Гарриет улыбнулась, но ее взгляд слегка затуманился. Она засунула руку в карман и выудила монетку.
— Иди купи себе жвачку, детка.
Мальчик схватил деньги и убежал.
— Мы, наверное, кажемся безответственными родителями, — сказала Гарриет, провожая сына отсутствующим взглядом. — Но в этой истории с пальцами никто не виноват.
— Я и не подумал, что вы виноваты.
— Пила была выключена, да ему и не было еще двух лет! До этого он никогда ничего не включал в розетку. Мы не думали, что он умеет. И Дин был с ним. Все случилось очень быстро. Ты представляешь себе, сколько разных обстоятельств должно было совпасть, чтобы это произошло? Дин думает, что его напугал звук заработавшей пилы и он протянул руку, чтобы ее остановить, потому что боялся, что ему влетит. — Она замолчала на минуту, наблюдая за тем, как ее сын покупает в автомате жвачку, а затем продолжила: — До этого я считала, что ребенок — это та часть моей жизни, в которой я все сделаю правильно. Не допущу никаких проколов. Ничего не испорчу. Я думала о том, как ему исполнится пятнадцать и в него влюбится самая красивая девчонка в школе. О том, как он у меня будет играть на пяти инструментах и как все обалдеют от его талантов. О том, что у него будет шикарное чувство юмора и все будут его знать. — Она немного помолчала и добавила: — Теперь ему точно придется научиться шутить. С шутниками всегда что-то не так. Поэтому им приходится шутить и смещать внимание людей с себя на другие вещи.