Неживой

Вдалеке он увидит дым и родные шатры. Красные, оранжевые, зелёные и жёлтые пятна, над которыми у зимы нет власти. Залают и завоют собаки, бросятся к нему первыми, тяфкая и сшибая его с ног. Жена охнет, бросит своё шитье, пустит льдинку по щеке, кинется обнимать его и целовать, благодарить духов, что он жив и что снова плечи его под крышей. Сайдар и Кайлак уже достигнут возраста лука и седла. Они выберут себе самых приземистых и крепких скакунов Вьюги, таких редких и роскошных, что белокожие вообще не верят в их существование. И если животные покорятся, то их новые хозяева будут каждый день вычёсывать им шерсть от льдинок костяными гребнями и говорить заговоры, чтобы с ними ничего не случилось. Миниатюрная Кинукэ станет чуть больше, но ещё красивее. И может, пора уже будет присматривать ей достойного юношу, бесстрашного и спокойного ещё с малых лет.

Они будут праздновать окончание похода и встречать зиму целую неделю. Все их родственники и все союзные племена заглянут в гости. Для дорогих гостей он зажарит печень матёрого лося, сварит густой ухи из речной рыбы, растолчёт ягоды со льдом и орехами, достанет припасённые ещё с той зимы лакомства. Они будут пить вдоволь огненную воду, привезённую с большой земли, запивать её хмельной настойкой из ягод, пробовать чудные лакомства белокожих. Потом они обменяются подарками, обновят соседские клятвы, расскажут о том, как прошло лёто, и дадут знакомиться своим созревшими юношами и девушками, чтобы кровь их не застаивалась и было ещё сто поколений. Сила в общей крови. И он, Зигой, под одобрительные крики и поклоны до самой земли, раздаст добычу всем, кому она нужна.

А как Зигой отойдёт от чернючего похмелья, заготовят они последние запасы, в последний раз поторгуют, перекочуют поближе к реке, наготовят дров и окопают юрты первым снегом. Настанет зима, после первых морозов они будут только ходить к реке, долбить лёд, рыбачить и носить воду. Неспешно Зигой расскажет Турнагнэ всё, что видел в чужих землях, завяжет узелки о походе в родовой пряже, починит все свои инструменты, копья и луки, смажет биорнским салом кольчугу, поножи и шлем, чтоб не гнили. А потом будет ходить в гости до соседних юрт, играть ей песни на балонде, дудеть в трубки, развлекать её, растить старых детей и делать новых.

Так пройдёт зима и настанет время снова идти за добычей.

— Что говорит твоё колено, Зигой-абай? — спросил на рассвете подошёдший Хэргэк.

— Болит, — ответил Зигой, в задумчивости потирая свой ус и щурясь от слишком яркого солнца.

— Плохой знак, — расстроился Хэргэк и коснулся кончика уха.

— Только того знак, что будет трудно, — усмехнулся камыс. — Мужчине и должно быть трудно.

— Плохое чувство внутри, — признался Хэргэк, положил ладонь себе на грудь и очертил круг. — Вернёмся?

— Без добычи не вернёмся. Запрягай коней, — Хэргэк увидел его улыбку, словно высеченную на идоле посреди ледяной долины, тяжёлую и пропитанную силой, ухмыльнулся сам и пошёл исполнять поручение.

* * *

Три дня пути узкая дорожка изгибалась словно коварная змея. От песчаного берегаи соснового бора, проросшего в сухой глине, поднялась она на старые, осыпавшиеся в воду скалы, увела на скалы молодые и ещё высокие, и спустилась в леса дремучие.

На второй день запах моря почти исчез из воздуха. Почва под ногами перестала извиваться, всё меньше обнажала рытвин и корневищ. Обоз перестал застревать, дорога стала шире, твёрже и утоптаннее и больше не гуляла то вверх, то вниз.

Леса вокруг становились все плотнее и дремучее, а людей и деревень по бокам дороги всё меньше. Наконец дорога и вовсе кончилась, и они продолжили путь по лесу.

Зигой улыбался и тёр свои усы, слушал трели птиц, хруст коры от ветра и вдыхал тугой лесной запах. В этих местах, которые ещё не успели покориться до конца человеку, чувствовалась древность и глубина. Близость к настоящей Тайге и Северу. Была большая разница между деревом, которое видело, быть может, поколения три людей и только окрепло, и деревом, которое видело время, когда людей ещё и не было в помине. Таким деревьям они кланялись. Зигой и его плёмя уважали Мать Землю и, в отличие от белокожих, старались жить с ней в мире и брать только то, что им положено.

К концу третьего дня тропа стала шире и натоптанее, то там, то тут попадались вырубки и сторожки, и наконец, вдалеке показалась деревня. Десятка три небогатых домов из неотёсанных досок прямо посреди леса, едва вытоптанные тропинки между ними, еле как сложенный из камней колодец и кривые неаккуратные заборы, едва ли по пояс. Зигой почуял тину, недалеко была речушка и запах гари — несколько домов сгорели и оставили после себя ещё горячие угли и золу.

— Следов много. Селянцы всё затоптали, когда уходили. Как тропить будем? — спросил Хэргэк, остановил лошадь и орлиным взором оглядывал землю.

— Всё не могли затоптать. Воздух влажный и земля должна хорошо следы держать. Чую был он тут и ни раз.

— Запах? — Хэргэк поднял голову, наскоро огляделся и попытался успокоить лошадь — она занервничала и описала несколько кругов вокруг своей оси.