Неживой

— Что, пёс, в штаны свои дырявые надул со страху? — нарочито громко рассмеялась Зильда, отпихнуло его грубо, чуть не скинув с лавки, вскочила на стол, ногой распинала кружки и крикнула: — Кто из вас, собак, ещё нечистой страшиться?

Ей ответили кислыми рожами, хмурым молчаньем и парой ругательств.

— Может ты, Хромой? Или ты, Закосый? Вы когда утром у реки мылись, хлеборезки-то свои видели в воде? — зычно вещала Зильда, заглядывая в лицо каждому из своих бойцов. — Будь я чёртовкой нечистой, я бы с вами-то в поле танцевать не вышла! Когда рожали вас, нечистая отворачивалась, смотреть не могла, скулила, да ссалась под себя, яки псина старая в пожаре. Нет у вас ни душ, ни сердец, ни веры. Ничего, что нечистую бы прельстило. Вы Псы Сечные, а не ссыкуны. Не вам её боятся. Она пускай боится.

— Ну-у-у… так-то енто правда, — захрабрился Беззубый. — Да ж, мужики?

Ему ответили парой неуверенных ругательств и шёпотом одобрения.

— Вот ты, Забой, — крикнула в толпу Зильда самому здоровом, на котором места не было живого от шрамов, — ты боялся, когда рынцаря того благородистого с коня дубиной свалил и доспехи ему вмял до земли?

— Мать твою! — басовито ответил Забой.

— Вот и я говорю, что нет. А эт был герой великий. Десять лет в походах поражений не знал. Боялись его все. Драконоборец какой-то даже вроде, с полным набором подвигов, былины про него рассказывали. А ты его дубиной оттрахал, прям в поле там, не постеснялся титулов его и важности расфуфристой. Так же было?.. А ты, Тихоня, боялся, когда в том остроге на болотах один на стену забрался, охрану порезал, да ворота нам отворил? Знаю, что не боялся. Не такой ты.

Тихоня промолчал, но поднял гордый взгляд. Не было у него языка, чтоб ответить.

— Вы Псы Сечные. Крови больше чем иной упырь столетний видали. Больше людей порвали и на тот свет утащили, чем изуверги из самого Пекла. Со смертью напротив, глаза в глаза срали в поле, и за руки держались, байки ей травили, да так, что она вырывалась. Вот вы кто. У страха глаза велики, но так-то оно и попасть по ним легче, да же? Вальнём мы чудище, нам-то какая разница? Золота столько будет, что упьёмся на месяц, возьмем корабль и на запад дальше поедем, как принцы заморские жить. И там грабить.

— Да! — басовито хрюкнул Забой и треснул себя кулаком по груди. — Да! Мать твою!

Больше особо слов он и не знал, но остальная банда подхватила клич, прокричалась, да расслабилась.

Зильда ещё какое-то время поизображала браваду, повспоминала былые заслуги и байки, рассказанные уже столько раз, что они стали только лучше, влила в себя кружки три кисловатого пива и отсёла на дальнюю скамейку. Ей было неспокойно, но такова была её ноша, как главаря.

Вечерело. Уродливый деревянный идол, вырезанный на одном из столбов забора, казалось, не сводил с неё глаз и улыбался хищной зубастой улыбкой именно ей.

* * *

— Так, сколько ж дашь золота за голову Зверя этого, князь?

Пировавшие притихли и уставились на вставшего во весь рост Зигоя. Тот, не стесняясь своей дерзости, смотрел прямо в глаза князю, ухмылялся и растирал пышные усы, блестевшие от капель жира.

— Камыс ободранный, — чуть слышно прошептала Зильда, стиснула пояс в том месте, где должна была висеть её сабля, тут же разжала побелевшую руку, схватила со стола свой кубок и, пытаясь затушить кипящую внутри злобу, опрокинула себе в глотку.

Новоявленный князь не был дураком и предусмотрительно разоружил гостей. В попыхах собранные со всей Узорицы разношёрстные наёмники плохо сочетались друг с другом, да и с медовенью, вином и огненной водой, которые лились сегодня рекой.

В пировальном зале свободных мест не было. Чтобы усадить всех гостей пришлось убрать все столы, кроме князева. Вместо них прямо на пол постелили толстые доски из обожжённого дерева, а вместо стульев предложили подушки и расписные ковры — на манер степянков с востока. Подавали запечённых зайцев, утку, пироги с минтаем, молодой картофель и дичь. Неискушенной воинственной публике такие лакомства пришлись более чем по вкусу. Ели и пили не стесняясь, не хватало лишь музыкантов.

На зов князя прибыли многие. Невысокий, но плечистый Зигой вообще не был воителем в привычном понимании этого слова, он возглавлял отряд таёжных охотников. В мирное время они вели промысел далеко на севере, но в военное их иногда нанимали в качестве проводников или даже партизан. Запах от Зигоя и его людей выделялся даже на фоне остального немытого отрепья, привыкшего жить в походах и дороге.

Зильда смотрела на него с ненавистью, причины которой сама не знала, так уж сложились звёзды в тот вечер. Из её «вольных людей» пировать пустили только троих, и то — только после того, как слуги отмыли их в тазах с горячей водой. После такого неуважения она была в шаге от того, чтобы закатить скандал и сорваться на ком-то. И напыщенный усатый дикарь подходил на эту роль больше всего.