Нежизнеспособный

– Вообще, я просто хочу стать как все, так легче и им, и мне. Я знаю, что доставляю неудобства.

Кирей, улыбнулся искренне, впервые опустив эти его привычные напугано изогнутые брови. Ний было уже собирался приняться за чистейший белый, как рука дёрнулась и инструмент глухо упал на пол.

– Ты, хм… как давно уже думаешь об этом?

– Где-то пару лет. – задумчиво пустил брюнет – Я замечал ещё прежде, что что-то не так, но сейчас, когда мне часто приходиться проявлять ответственность, я заметил, как отличаюсь от Рыжего и Виктора. Я обратил внимание, что они легче относятся к своим проблемам и не втягивают посторонних, а я плачусь тебе по каждому пустяку. Они сильные и способны идти своей дорогой, кажется иногда, что все вокруг знают, как жить, знают, что делать. А я…

– Ты это ты. – Ний взял уже на половину пустой от прежних работ тюбик краски и выдавил почти всё на ладонь, а затем пальцами развязно, закрыл половину леса белым залил чащу лучами солнца так, как если бы свет бил в глаза путнику, когда тот вышел на дорогу из ночи, прямо в новый мир. Он развернул мольберт к другу и ушёл мыть руки. Ний промолчал и не знал, что сказать ещё. Собирая осторожные, нет, чёткие, нет. Какие же слова ему сказать сейчас?

Кирей же изумился тому, как талантливо его друг смог изобразить жизненный подъём, он не мог и представить, что нечто подобное было возможно изобличить без кисти и нанеся всего лишь один оттенок белого… а ведь даже не самого белого из всей палитры. Кажется, его сожитель хоть и говорил, что его навык это плод упорных тренировок и не верил в талант, но талан у него всё же был незаурядный. Сердце, что скованно смущалось пару мгновений назад наконец-то расслабилось и обмякло. От вида работы мастера душа находила покой, а сам, вернувшийся в комнату автор, бросил одиноко-обиженный взгляд.

– Тебе нравится?

– Да.

– Что чувствуешь?

– Рождение надежды… хотя, нет, веры.

– Веры во что? – насторожился и дёрнул ухом.

– Вера в то, что всё будет хорошо, знаешь… как если тучи разойдутся над головой… думаю ты прав, даже если я и захочу измениться, я не смогу, не стоит делать глупостей.

– Хорошо, значит картина удалась.

– А ты правда думаешь, что я не смогу измениться?

– Ты можешь, но тебе это не понравится. – Ний забрал из рук собеседника букет и поставил в воду из-под красок – Смотри они пожелтеют со временем, тебе же будет жаль, что их белый цвет пропал?

– Да, мне кажется, белый гораздо красивее.

– Вот именно, им повезло быть белыми, и от этого любой краситель в воде может испортить их. Хотя ты и не цветок.

Художник сел ближе, обнимая Кирея.

– Спасибо, Ний.

– Без вопросов, я всегда готов принять твою исповедь.

Виктор спал, пока солнце не перевалило за полдень и видел этак пятый-шестой милейший сон, как его и так не свежую голову разразило жестоким и пронзительно противным звоном. С трудом вытянув себя из мягкого замка на бой с алюминиевым зверем, парень дотянулся до телефона, на полу, под диваном, у самой стены.

Логово отважного злодея выполнило работу лучше самого устройства. После тягания серого трёхместного и порядком тяжёлого лежбища с утра по раньше усталости прибавилось, а вот сна теперь ни в одном газу. Но окончательно желание прикорнуть пропало, когда юноша увидал прикреплённое к будильнику сообщение – проясняющее, зачем он прежде на пьяную голову рискнул экраном смартфона, лишь бы поднять утреннего себя на ноги. Ну как утреннего – дневного. На часах уже 14:50 и, если парень за полчаса не доберётся до своего университета, он пропустит ту самую пару у преподавателя, держащего своё слово. Не явка сегодня означает не зачёт и не допуск к сессии.

Ехать в его теперешнем состоянии хоть и стоящим на ногах, но весьма помятым, идея верная, но не самая удачная, и Виктор с сонного мычания Кумаха принял одобрение воспользоваться душем. Рыжий на удивление не поддался посторонним звукам, смирившись с лишними шумами, он явно продолжил бы дремать, даже рядом со взлетающим самолётом – хороший навык, учитывая тот погром, который ему благо ещё не довелось увидеть и который ему придётся убирать, лучше выспаться и набраться сил. Да и ещё вчера вечером он упоминал, как устроит на завтра себе выходной. Быстро собравшись и с ещё сырыми волосами, Виктор сел за руль и отправился прямиком на смерть, иначе марафон и час тренажёров почти без передышки с утреннего похмелья не назвать. Перед выходом он ещё быстро, не придя в себя нашёл куртку, потрепал Друга за волосы второй раз, осигнализировав так свой уход, вышел на улицу. Кумах, ответив неосознанным кивком, сильнее сжал в сладких объятиях подушку.

Виктор, проскакивая только-только на светофорах, чудом не наткнулся на неприятности всех видов и мастей, от аварий до дорожно-транспортных служб, однако же успел к самому построению, и, хотя всё занятие его преследовали тошнота и ужасная боль в мышцах, но его зад был спасён.