Нежна и опасна

Дима вышел. Я села у одного из столов и, не таясь, заглянула в мониторы.

— А в квартирах есть камеры? В спальне, в туалете, в ванных комнатах?

— Камеры есть, но когда Кирилл дома, они отключены. Ну, и когда ты — тоже, — поправился он. — Никто за тобой не подглядывает.

— Хорошо, — сказала я. — А в квартире Маши?

— Тоже есть, но мы сейчас не ведем постоянного наблюдения за ее квартирой. Если сработает датчик движения, то Молчанову на телефон придет SMS. Если он сочтет нужным — сообщит нам, мы проверим.

— Понятно, — протянула я, — прямо как в кино про шпионов.

Он прищурился:

— Ты вот шутишь, а у самой из плеча вот такой осколок вынули, — он сомкнул свои здоровые пальцы так, словно держал горошину.

Я вздохнула:

— Да нет, вы правы. Но это же ужасно так жить! Вон на улице женщина с коляской — а меня начало потряхивать. Страшно из дома выходить. Интересно, что нужно сделать, чтобы преступники охотились на всю твою семью?

— Вот в этом мы и пытаемся разобраться, — серьезно ответил Олег. — Это могут быть политические противники старшего Кохановского, а могут быть конкуренты Кирилла. А ты что думаешь? У тебя есть соображения по поводу того, кто бы это мог быть? Почему он нанял именно Зою? Тебе не кажется, что это странный выбор исполнителя?

Он меня допрашивал! Я хотела поговорить о родителях, а он втянул меня в обсуждение взрыва.

— Я понятия не имею, как выбирают исполнителя. Я и Зою-то плохо знала. Пару раз видела — и все. Слышала, у нее были проблемы — наркотики, воровство. Клиенты жаловались. А потом Василий Иванович ее выгнал. — Я задумалась. — Мне кажется, она связалась с криминалом, и ее заставили подложить бомбу. Она же наркоманка. Они за дозу на все согласны.

— А долго она работала в вашем агентстве?

— Не знаю. Долго. Лет семь.

— Но ей всего двадцать четыре.

— Тогда меньше. Малолеток у нас не было.

Он замолчал и сделал пометку в блокноте. Закрыл его и засунул в карман. Сказал другим тоном, не таким требовательным:

— Так о чем ты хотела поговорить?

— О родителях.

Он кивнул, словно не сомневался, зачем я пришла.

— Я уже разговаривал с твоим дедушкой Иваном Васильевичем. У меня нет точных сведений, только предположения. Я просил разрешения заняться дополнительным расследованием — в частном порядке.

— А какие у вас предположения? Почему вы решили, — я собралась с духом: — что отец не убивал мою мать?

— В деле был один документ, который мне дали прочитать, но не разрешили скопировать. Сначала он показался мне неважным, но я постоянно о нем вспоминал. В итоге решил кое-что проверить. — Олег взял карандаш и в задумчивости постучал по столу. — Пока рано говорить о выводах. Мне просто нужны твои показания. Ты помнишь хоть что-нибудь?

Я ощутила, как дыхание участилось. Готова ли я была вспоминать о том дне прямо сейчас?

— Почти ничего.

— Тебе было три года — некоторые дети помнят себя с более раннего возраста.

— Я помню крик отца. Он так громко закричал, что я испугалась и… обмочила колготки.

Я глубоко вздохнула и сцепила пальцы. Олег бросил карандаш, достал из ящика стола пачку сигарет и медленно, спокойно прикурил. Удивительно, но, наблюдая за его большими грубыми руками, я немного успокоилась.

— Что еще? — спросил он.

— Потом отец заплакал. Я тоже заплакала. Больше я ничего не помню.

— Вы были в одной комнате? Ты видела, что произошло?

— Нет, они с мамой были в большой комнате, а я в спальне играла с куклой.

Он посмотрел на меня цепким взглядом:

— Он закричал до или после выстрела?

Это был странный вопрос. Я задумалась:

— После. Сначала выстрел — потом крик. Мне иногда это снится — и всегда первым идет выстрел. Потом крик. Потом я просыпаюсь.

Я не стала говорить, что лет до двенадцати я просыпалась мокрой после таких снов. Вернулся Дима, молча поставил перед Олегом два бумажных стаканчика с кофе и сел за свой стол с мониторами.

— Пей, — предложил Олег и подвинул мне стаканчик.

Я не отказалась. Отхлебнула горячего крепкого кофе и спросила:

— А зачем вы это делаете — подняли материалы, заново расследуете? Какое вам дело до наших семейных проблем?

— А я просто люблю докапываться до истины, — охотно ответил Олег. — Веришь, нет, спать не могу, пока не раскопаю правду. Я же следователь.

Я разглядывала его. Он был довольно привлекательным мужчиной, несмотря на косматую бороду и дурацкую сережку в ухе. Глаза у него были яркими и чистыми. Если его побрить — будет красавчик. Рост, фигура — все при нем.

— А почему вы ушли из полиции?

— Борис Михайлович позвал к себе. Он организовывал службу безопасности и ему нужен был человек, которому он мог доверять.

— А вы что, были знакомы?

— Да я его практически с детства знаю. Он очень помог мне, когда я нуждался. Это было в середине девяностых.

Олег пил кофе, а я продолжала его разглядывать. В середине девяностых ему могло быть лет восемнадцать. Кириллу и Паше тогда было по десять лет. Значит, Олег ровесник Маши или около того.

— А сколько вам лет?

Олег, видимо, почувствовал, что я спрашиваю из пустого любопытства.

— Не скажу.

— А вы женаты?

— Тебе зачем?

— Ну надо.

Он хмыкнул и растопырил пальцы. Кольца на них не было.