Нежна и опасна

Ну надо же, не просто занимались сексом время от времени, а встречались.

— А почему не поженились?

— Я не хотел, — спокойно ответил Кирилл.

* * *

Обедали в центральном салоне за массивным дубовым столом. Качка еще больше усилилась, когда мы прошли Кронштадт. Начался мелкий дождик. Тиковый пол поскрипывал, легкие занавеси на окнах колыхались из стороны в сторону. В голове у меня тоже все колыхалось.

Официант принес салат из свежих овощей и куриную грудку с отварным картофелем. Весьма скромный обед, если сравнивать с фуа-гра и лобстерами, которых подавали на яхте Степана. Но там собиралась киношная тусовка, а здесь — политическая элита.

Тон задавал Борис Михайлович. Он цедил белое вино из запотевшего бокала и скрежетал ножом по фарфору, словно находился в глубокой задумчивости. Остальные ели молча, изредка перебрасываясь словом-другим. Кирилл озабоченно посматривал на мою полную тарелку. Поймав ответный взгляд, он тихо спросил:

— Что, укачало? Тебе надо посидеть на носовой палубе, посмотреть на горизонт.

— А я гляну в аптечке, там должны быть таблетки, — сказал Олег.

Я поблагодарила их улыбкой.

Борис Михайлович вытер рот льняной салфеткой, встал из-за стола и сказал:

— Но сначала мы с Аней поговорим о некоторых важных и интересных вещах. Например, о совпадениях.

23. Совпадения

Мы поднялись наверх и уселись на черных диванах, где я впервые осталась с Кириллом наедине много недель назад. Я пришла к нему отдать карточный долг Степана, а он пил коньяк и говорил, что в нашем сексе не будет ничего личного. Что это просто игра.

Борис Михайлович достал из нагрудного кармана металлический портсигар и вынул толстую черную сигарету с золотым фильтром. Заметив мой взгляд, он спросил:

— Хочешь?

— Нет, спасибо, я не курю.

— И не пьешь?

— Иногда пью, но редко.

— Учишься в институте на бухгалтера?

— Да.

Я не понимала, куда он клонит. Борис Михайлович раскурил свою необычную сигарету и выпустил в мою сторону струю густого ароматного дыма. Я едва удержалась от того, чтобы не разогнать дым рукой. Кирилл не курил, Молчанов тоже (не считая того единственного раза в машине, когда он рассказывал о событиях пятнадцатилетней давности), дедушка давно бросил, поэтому я отвыкла от запаха табака. Из ближайшего окружения курили только Олег Игоревич и Коля, но их сигареты не были такими ядовитыми.

К головокружению добавилось першение в горле.

— Я видел в полиции твои… документы, — сказал Борис Михайлович.

Он выделил слово «документы», и я поняла, что он говорит о бумагах из эскорт-агентства: о списке клиентов, медицинской карте и графике встреч. Неприятный холодок пробежал по спине. Я обсуждала эти бумаги с Молчановым, частично с Кириллом и даже с Жанной, но с Борисом Михайловичем мне совершенно не хотелось разговаривать на эту тему. Неужели это важно для расследования?

— Как ты стала проституткой?

А вот об этом меня никто раньше не спрашивал. Вика предупреждала, что некоторых мужчин интересуют пикантные подробности, — и в этом случае нужно выдать слезоточивую легенду о больной младшей сестренке (не о старшей, не о брате, и тем более не о дедушке), но всем было безразлично. Даже Молчанов не спросил.

— Дед заболел, а Василий Иванович предложил оплатить операцию взамен моего секса с одним мужчиной, — ответила я прямо и четко.

Врать Борису Михайловичу не имело смысла. Это он — цель террористов. Наверняка он знал о деле все, включая послужной список мелкой проститутки Дианы.

— И ты благородно пожертвовала своей девственностью, чтобы спасти дедушку?

Видя, что я называю вещи своими именами, он тоже не стал церемониться. А, может, он в принципе не церемонился с такими как я.

— А я ничем не жертвовала: мне было плевать на девственность. Я была рада, что моего деда вылечат классные врачи в израильской клинике, а мне всего лишь придется потерпеть маленькое неудобство. Мне казалось, что это очень выгодная сделка. Я и сейчас так думаю.

Он снова выпустил струю дыма, который не спешил подниматься вверх или рассеиваться, а висел между нами сизым облаком. Яхта покачивалась, но облако — нет. Единственное, что оставалось незыблемым в этом ненадежном мире.

— Ты такая практичная и рассудительная?

— Нет, я просто бесчувственная. — Он поднял густые седые брови, и я пояснила: — Мне все равно: заниматься сексом или щелкать семечки. Меня это никак не задевает. Вы бы стали переживать из-за того, на что вам плевать, но что приносит высокий стабильный доход? — Он сделал гримасу, которую я трактовала в нужную сторону: — Вот и я не переживала.

— И тебе не было противно?

— Нет. А почему мне должно быть противно? — Против воли я начала злиться, словно меня в чем-то обвиняли. — Ну, потыкал в меня мужчина своим органом — это что, противоречит законам природы? Или это противоестественно?

— А потом еще двенадцать мужчин потыкали.

— А-а, вы посчитали! Да, потом еще двенадцать. От Михи Радича до Кирилла… — и тут я осеклась.

Прикусила губу и отвернулась к окну, за которым линия горизонта плясала в таких невообразимых плоскостях, что к горлу подкатил ком. Затошнило, желудок сжался.