Нежна и опасна

Хотелось кофе и чего-нибудь поесть. На столе я разыскала чистый бумажный стаканчик, но термос выдал лишь пару капель остывшей жидкости. Я открыла тубус с чипсами и закинула один в рот. Прожевала. Потом отложила чипсы и шагнула к двери, ведущей в кабину. В прошлый раз Молчанов с Сашей не запирались. Дверь была открыта, и любой желающий мог заглянуть к пилотам. Правда, нас тогда было человек семь, и никто никому не надоедал. Да и полет Мариехамн — Санкт-Петербург длился недолго. Не успели взлететь, как пошли на посадку. А в этот раз на борту находились чужие люди — настоящие коммерческие пассажиры, пилоты-сменщики и даже две стюардессы. Да и полет предстоял гораздо более долгий. После взлета Молчанов вышел поздороваться, но все остальное время сидел в закрытой кабине. Управлял самолетом.

Я положила руки на прохладную сталь и прижалась ухом к двери. Ничего не слышно. Я знала, что эту бронированную дверь не прорубить даже топором. Видела в одном фильме. Но как-то же она открывается? Что, если постучать?

— Вы что-то хотели? — спросила появившаяся из ниоткуда стюардесса.

Я отпрянула.

— А можно… Можно зайти в кабину?

Я подумала, что она меня отругает и отправит на свое место, как сделала бы любая стюардесса на любом регулярном рейсе, но она набрала код на маленькой панели у двери и спросила в микрофон:

— Павел Петрович, тут Аня спрашивает, можно ли к вам зайти?

— Да, конечно, — ответил он, — пусть заходит. И сделай нам кофе, пожалуйста, с бутербродами.

Дверь щелкнула и открылась.

34. Буду тебе сестрой

Я зашла и смущенно остановилась на пороге. Не ожидала, что проникнуть в кабину окажется так легко. Саша, сидевший справа в кресле второго пилота, обернулся и приветливо мне кивнул:

— Добрый день. Как дела?

Его глаза скрывали солнечные очки. Он был похож на летчика с рекламной картинки — молодой, улыбчивый, в очках-авиаторах.

— Все отлично, спасибо. А у вас?

— Прекрасно, — ответил он и снова отвернулся.

Я перевела взгляд на Молчанова. Он развернулся вполоборота вместе с креслом, стащил наушники на шею и предложил мне:

— Садись, сейчас кофе попьем. Ты, наверное, голодная.

— Да нет, не очень.

— В холодильнике есть касалетки с едой, можно попросить бортпроводниц — они разогреют.

— Бутерброды сойдут.

Я села на знакомый откидной стульчик, но пристегиваться ремнями не стала. Мы, вроде, не взлетали и не шли на посадку. Молчанов тоже не был пристегнут. А еще он распустил галстук, закатал рукава и расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке. В кабине было гораздо жарче, чем в салоне. Солнце беспощадно пронизывало воздух, нагревая все вокруг и заставляя жмуриться от ярких лучей.

Мы сидели и рассматривали друг друга. Пока я блуждала взглядом по обнаженным рукам Молчанова (тонкие шрамы на запястьях, часы из матовой стали, длинные сильные пальцы, выгоревшие волоски на предплечьях), он без стеснения разглядывал меня. И сейчас в его взгляде не было «дядюшкиной» снисходительности. Он больше не смотрел на меня так, как взрослый смотрит на подростка. Он смотрел так, как мужчина смотрит на женщину — внимательно и серьезно. Мне нравилась эта безмолвная честность.

Его глаза остановились на моих ногах. Брови удивленно приподнялись. Я глянула вниз и обнаружила, что сижу босая, едва касаясь пальцами коврового покрытия. Мои гламурные розовые ногти казались чужеродным элементом в этом царстве дисплеев, стальных рычагов и штурвалов.

Выходит, я бродила по самолету босиком и даже не заметила этого.

Я скрестила ступни и ощутила, какие они холодные. О чем нужно думать, чтобы забыть надеть обувь? Понятно, о чем. О нем. Я поджала ноги.

Молчанов быстро наклонился, подхватил мои ступни и положил себе на колени. Накрыл горячими ладонями:

— Что, потеряла свои хрустальные башмачки?

— Я же не Золушка, — возразила я, — у меня кеды.

От его рук разливалось восхитительное тепло. Я и не знала, что это так приятно, когда мужчина согревает твои замерзшие ноги. От избытка телесных ощущений я поерзала на сиденье, чувствуя незнакомое волнение. Это была смесь страха, ликования и сладкого предвкушения. Молчанов принялся массировать ступни, растирая пальцы по одному. Я успела подавить резкий вздох. Каждое его движение непостижимым образом отдавалось в паху и цепляло чувствительные потаенные струнки. Я мысленно взмолилась, чтобы он не останавливался.

Он потянулся к сумке, стоявшей за креслом (мои пальцы уперлись ему в грудь!), пошарил в ней и достал забавные мужские носки — черные в бирюзовый горошек. На резинке мелькнула надпись «Тайгер оф Свиден». И тут же, как по команде, перед глазами возник его мускулистый живот с дорожкой волос, исчезающих под резинкой белых боксеров. Я прикусила губу, чтобы не застонать в голос или не выругаться.

Молчанов ловко надел на меня свои носки, хлопнул по подошвам и спросил:

— Согрелась?

— М-м-м…