Нежная соперница

Мартину несколько недель не удавалось поговорить с Дженни. Иногда у них была возможность побеседовать по душам, но каждый раз его что-то останавливало. Он боялся, что она заявит ему напрямик: он, Шеффилд, был лишь еще одной ступенькой в лестнице ее бесчисленных женских побед и очередным этапом в построении карьеры, ради которой Дженнифер Конелли, видимо, была готова если не на все, то на многое. Но Мартин чувствовал: окончательное тому подтверждение отзовется в нем новой болью. Пока он мог еще надеяться на то, что играл какую-то особую роль в написанной Дженни пьесе собственной жизни. Однажды ночью он проснулся в холодном поту — ему приснилось, что она попросила у него прощения, и он с готовностью принял ее в объятия. Не сказать, чтобы такая перспектива была ему неприятна, но Мартина даже во сне напугало то, как быстро он решил забыть о прошлом. Эта девушка словно вросла в его жизнь и получила слишком большую власть над его мыслями и чувствами. Поэтому Шеффилд старался избегать ее, чтобы не бередить душевные раны.

Но уйти от общения в студии было невозможно. Дженни прохладно здоровалась с Мартином, встречая его в коридоре, и он отвечал ей столь же сухим приветствием. Когда она проходила мимо, его ноздрей касался едва уловимый аромат ее волос, и в памяти невольно всплывали картины их единственной проведенной вместе ночи. Шеффилд гнал от себя воспоминания, но избавиться от них полностью не мог. Синеглазая фея по-прежнему занимала слишком большое место в его жизни. Он ревновал ее и к Роберту, хотя тот, по-видимому, уже получил почетную отставку, сыграв роль статиста при королеве сценариев, и к другим абстрактным мужчинам, которые наверняка были в ее жизни, и к успеху, который так легко пришел к Дженнифер.

Помирившись с лучшим другом, Джеймс старался так или иначе привлечь его к работе над новыми фильмами. Он присылал ему сценарии на рецензирование и даже иногда просил «смягчить» те или иные сцены. Правда, Мартин делал это без особой охоты — особенно после того, как однажды оказавшаяся при обсуждении ее сценария Дженнифер с царственным видом заявила, что не возражает, если «коллега» будет ее править — при условии, что потом ей покажут правки и дадут возможность настоять на своем, если возникнет необходимость.

Несмотря на то что наглая девица была его конкуренткой, Мартин не мог не признать: мисс Конелли — чрезвычайно талантливый сценарист. При том, что ее сценарии отличались той самой «жесткостью», которой не хватало ему, они были написаны ярко, броско, основывались на небанальных сюжетах, изобиловавших хитросплетениями и неожиданными поворотами. Приключения великолепной Доры еще не вышли на экран, но аналитики Джеймса уже пророчили им оглушительный успех. Некоторыми пассажами Мартин зачитывался так, что забывал о времени. Он почти не видел изъянов в ее работах, но каждый из тех, что он находил, становился личной маленькой победой Шеффилда.

Дженни прекрасно устроилась и в студии. За несколько недель она умудрилась стать всеобщей любимицей, завела друзей и подруг, с которыми увлеченно пила кофе и спорила в перерывах между съемками. Слыша ее мелодичный смех, Мартин несколько раз порывался выйти в коридор и присоединиться к компании, но всегда удерживался. Раньше он считал себя любимцем публики, особенно дам, хотя и мужской персонал относился к нему терпимо. И лишь с приходом Дженнифер он начал ощущать себя чужим здесь.

Новая сценаристка стала своеобразным катализатором, при помощи которого проявилось отношение сотрудников к Мартину. Он считал это несправедливым — конечно, у него могла сложиться репутация перфекциониста и изрядного зануды, но лишь потому, что он всегда больше других беспокоился об общем деле. Но благодаря Дженнифер и ее дружелюбному настрою Мартин почувствовал, что полностью оторван от коллектива. Его не приглашали на перекуры, не говоря уже о том, чтобы позвать в гости или на пикник. Шеффилд вдруг понял, что он не существует для большинства своих коллег как личность — только как придирчивый сценарист, который вечно толчется на площадке и всячески затрудняет съемочный процесс. Он держался на расстоянии, и сотрудники принимали это расстояние как само собой разумеющееся. Фактически во всей студии у него был только один друг — Джеймс Дайнекен. Так Мартин и пропустил момент, когда из «своего парня» превратился в «злого гения». Поэтому, даже слыша болтовню прямо за дверью своего кабинета, он не сомневался: стоит ему встрять в общий разговор, у большинства сотрудников тут же найдутся неотложные дела, а остальные замолчат. Не то чтобы ему очень хотелось общаться с ними — скорее, Шеффилд просто ревновал всех к Дженни.