Нежная соперница

— Не волнуйся, избежала, — хвастливо заявила девушка. — Если бы мистер Шеффилд посмел подкатиться ко мне, я живо не только объяснила бы ему, что порядочные девушки в его притязаниях не нуждаются, но и засудила бы его за сексуальные домогательства…

Мартин с трудом подавил желание встать и посмотреть, что же там за красавица такая угрожает ему страшными карами. Все его любовные игры на рабочем месте происходили только по обоюдному согласию, и женщины, как правило, сами выражали готовность оказаться в его объятиях. Встретить этакую «неприступную» роковую любовницу было бы забавно, вот только вряд ли столь высоко ценящая себя девушка стала бы тратить время на флирт с гримером.

Девица снова глупо захихикала, и ее кавалер перевел разговор на другую тему. Через несколько минут они ушли, так и не заметив, что при их откровениях присутствовал третий.

Мартин невольно поежился в своем «смотровом» кресле. За несколько недель оно превратилось из «зрительного» в «слушательный» пункт. В последнее время он приходил сюда все чаще и чаще, но не находил желанного успокоения. Поскольку прямо напротив приемного зала стояла кофе-машина, по-прежнему популярная в студии, а его любимое высокое кресло было повернуто к ней спинкой, Шеффилд неожиданно узнал о себе много нового. Например, что у него уже несколько лет есть прозвище «злой гений» — этакое сочетание признания его таланта и неприязни по поводу его непомерной требовательности в работе.

Шеффилд даже не понимал, как должен к этому относиться — то ли как к оскорблению, то ли как к комплименту. Да ему вообще было бы наплевать на это, если бы не грядущее «пришествие второго сценариста», которого вся студия ожидала с огромным любопытством. Любители перемен пророчили новую эру в их жанре кинематографии, а консерваторы втихомолку побаивались, что незнакомец, каким бы талантливым он ни был, нарушит спокойную и сытую жизнь студии. Мартин несколько раз краем уха ловил суждения в духе «своего-то мы, по крайней мере, уже знаем достаточно, а чужак еще неизвестно какие порядки наведет». Привыкнув к присутствию на съемочной площадке придирчивого сценариста, режиссеры опасались, что и новый сотрудник окажется не меньшей «занозой».

В студии официально назревали перемены. Джеймс Дайнекен наконец во всеуслышание объявил, что параллельно будут сниматься два фильма. Один из них — по сценарию Мартина, а идея второго принадлежала перу другого человека. Новый сценарист еще ни разу не появился у них, но Шеффилд уже слышал ряд весьма лестных отзывов по его поводу. Еще двое продюсеров, которым посчастливилось читать его произведения, в один голос уверяли, что этот новичок пишет поразительно — захватывающе, легко и очень «смотрибельно».

Мартин задумчиво глядел на город с высоты их тридцать восьмого этажа и размышлял. Они с Джеймсом поссорились по поводу «новой жизни студии» и с тех пор не разговаривали, хотя никаких штрафных санкций в ответ на отказ Шеффилда заниматься гомосексуальной и садомазохистской тематикой не последовало. Джеймс был слишком справедлив, честен и сентиментален, чтобы как-то наказывать старого друга, с которым вместе начинал бизнес. В конце концов, именно за счет его, Мартина, сценариев они вышли на свой теперешний уровень — это нельзя отрицать. Но первого шага к примирению обиженный Джеймс не делал, и сценаристу оставалось только, сжав зубы, смотреть, как к съемкам готовят второй павильон.

Только через неделю после их серьезного разговора Мартин понял, что Джеймс по-настоящему «закусил удила». Он развил бурную деятельность по подготовке нового проекта и даже не стал советоваться с другом по поводу сценария, хотя до сих пор искренне полагал Шеффилда непревзойденным авторитетом в части эротических сцен. А в том, что сценарий его загадочного конкурента изобилует откровенными сценами, Мартин не сомневался. Судя по тому, какой антураж ставили в пустом павильоне, актерам предстояло приложить немало усилий, чтобы сыграть сцены со всеми подобранными реквизитором «снарядами».

Поскольку работа с другим сценаристом была для «D&S» внове, по коридорам поползли упорные слухи о том, что Шеффилд «исписался» и Джеймс подыскал ему замену. Тут-то и начались смелые разговорчики о «злом гении» и тому подобных малоприятных вещах. Для Мартина они стали настоящим откровением — оказывается, его вовсе не любили в ставшей уже такой родной студии. Отношение к нему изменилось: вчерашние подхалимы встречали Шеффилда надменными взглядами, которые, впрочем, вызывали у него только улыбку; союзники превратились в выжидающих; поклонницам теперь требовалось больше времени, чтобы поддаться на его обаяние. Он чувствовал себя этакой мадам де Помпадур, о которой неожиданно стало известно, что она вот-вот выйдет из фавора короля Людовика, а на ее месте окажется другая красавица. Правда, недоброжелателей Мартина немного смущало, что он по-прежнему много работал на съемочной площадке и руководил процессом твердой рукой, став даже более придирчивым, чем прежде.