Нежная война

Они уже обсудили основные детали. Ей было восемнадцать. Ему – девятнадцать. Хейзел – единственный ребенок пианиста и белошвейки из района Поплар. Она окончила школу и готовилась к поступлению в музыкальную консерваторию. Джеймс родился в Челмсфорде, и у него были младшие брат и сестра: Мэгги и Бобби. Его отец работал преподавателем математики в средней школе, а сам Джеймс – в строительной фирме, хотя теперь это осталось в прошлом. Ему пришлось приехать в Лондон и остановиться у своего дяди, чтобы получить военную форму и снаряжение, прежде чем его отправят на службу во Францию.

Война.

Тебе стоило бы на это посмотреть, Арес. Прощание навсегда.

Ведь именно ты – причина, по которой все собрались на танцах в тот вечер. Война была в каждой проповеди, каждом уличном знаке, каждой новостной сводке, каждой молитве, прочитанной над безвкусным и скудным солдатским пайком.

И так из простого парня Джеймс превратился в патриота и героя, готового служить богу, королю и стране.

А Хейзел из незнакомки за пианино превратилась в причину того, почему эта война вообще имела смысл, в символ всего чистого и прекрасного, за который стоило умереть.

Когда я отыскала их глазами, они склонились друг к другу, как две плачущие горлицы[4].

Джеймс был крайне вежливым юношей, и не посмел бы прижать Хейзел слишком близко к себе во время первого танца, но это еще не значило, что ему не хотелось. Сама Хейзел так расслабилась в руках этого красивого молодого человека, где ей было так тепло и спокойно, что к концу песни уже прижималась лбом к его щеке, сама того не осознавая. Эту же щеку она хотела погладить всего несколько минут назад, и теперь в каком-то смысле добилась своего. Сперва девушка смутилась, но другие танцоры аплодировали, а Джеймс убаюкивал ее в своих объятиях, и она поняла, что может не извиняться.

Луиза Прентисс начала объявлять благодарности всем, кто принял участие в организации вечера, но Мейбл Кибби, весело мне подмигнув, прервала ее речь новой мелодией, еще более чувственной, чем предыдущая. Пока остальные танцоры бросились искать себе партнеров, Хейзел и Джеймс так и остались вместе, не отпуская рук.

Если бы я не смогла связать этих двоих к концу второго танца, Зевс был бы волен сделать Посейдона богом любви, а я бы отправилась присматривать за рыбами.

Я могла бы наблюдать за ними целую вечность. К тому моменту не только мои глаза пристально следили за тем, как Хейзел Виндикотт, известная в приходе за скромность и игру на пианино, танцует с молодым высоким незнакомцем. Когда песня закончилась, девушка открыла глаза и увидела лицо Джеймса и лица других прихожан, которые шептались и переглядывались между собой.

– Мне пора идти, – сказала Хейзел, отстраняясь. – Люди скажут…

Ее накрыла волна стыда. Как она могла прервать этот особенный момент из-за страха перед окружающими?

Он ждал, открыто и спокойно, без капли подозрений. В конце концов, она ничего не должна этим людям.

– Спасибо, – выдохнула девушка. – Я прекрасно провела время.

Она смущенно подняла голову и посмотрела в его темно-карие глаза. «Ты замечательная», – говорили они.

«Как и ты», – ответили ее глаза с длинными ресницами.

– Мисс Виндикотт, – начал он.

– Зовите меня Хейзел, – сказала она с легким волнением. Не слишком ли это дерзко с ее стороны?

На его щеках вновь появились ямочки, и она готова была растаять. Другие люди не имели значения. Пусть себе сплетничают.

– Мисс Хейзел Виндикотт, – сказал Джеймс. – Через неделю я отправляюсь на службу.

Она кивнула.

– Я знаю.

Он уже говорил ей, и это была ужасная новость. Некоторые знакомые Хейзел уже погибли на войне.

Джеймс сделал шаг к ней.

– Мы можем увидеться еще раз, до того, как я уеду?

Она поразмыслила над этим скандальным предложением. Такое поведение не было в порядке вещей. Знакомство и общение должно происходить в присутствии какой-нибудь пожилой леди, которая будет строго следить за тем, чтобы все оставалось в рамках пристойности. Каждый шаг, каждое слово должно быть одобрено родителями. Крупные дамы рассекали воды церковного социального океана, как военные линкоры, выискивая неподобающие объятия и тайные поцелуи. Война ослабила строгость общественных нравов, но лишь немного.

Джеймс заметно стушевался. Он сказал слишком много. Все шло слишком быстро. От этих мыслей его затошнило, но разве у юноши был выбор? У него оставался всего один шанс узнать Хейзел Виндикотт, девушку за пианино.

– Вы позволите? – снова спросил он.

В дверях появился отец Хейзел.

– Когда? – спросила она.

Он улыбнулся.

– Как можно скорее.

– Надолго? – спросила Хейзел.

– Сколько вы разрешите.

Наступил момент, когда Хейзел должна была вежливо отказаться, придумать оправдание, поблагодарить его за служение короне и бежать подальше от этого обреченного мальчика. Ей стоило бы сказать «нет».

– Я не против.

Она впервые улыбнулась ему. Бедное сердце Джеймса могло бы остановиться прямо в этот момент, если бы он не был молодым и здоровым.