– Мелоди перестала заходить в мою комнату. Она всегда это делала, каждую ночь с рождения, и целовала перед сном. Кажется, она не любит меня уже, – говорю я ему, понимая, что не лгу. И эта мысль отзывается болью в каждой клеточке тела. Моя мама меня больше не любит.
Я заставила кого-то, запрограммированного любить, забыть меня.
– Она любит тебя. – Он кладет руку на шею сзади меня и смотрит в глаза. – Но ты не любишь себя – это все меняет.
Я смеюсь.
– Я люблю себя. Посмотри на меня. Я – Дарья Фоллоуил. – Провожу рукой по телу. Он трясет головой, не купившись на это.
Без слов ведет меня к зеркалу напротив. Становится позади меня и приподнимает подбородок, чтобы я посмотрела на себя. На нас. Его тело как у греческого бога. Он на голову выше меня. Его лицо острее, более симметричное, чем мое. Харизма наполняет всю комнату, и я стою, закрывая большую часть его тела, но он даже не замечает.
– Когда я смотрю в зеркало, то вижу сироту. Футболиста. Студента. Скорбящего брата. Парня, который мечтает оказаться в колледже Нотр-Дам и сбежать из этой дыры, вырвавшись из нищеты. Но кто
Моя рука скользит по животу и цепляется за кусочек жира.
– Я слишком полная.
Движусь к лицу и пальцем провожу по носу.
– Нос слишком маленький, а глаза слишком большие. Волосы похожи на стог сена.
– Что еще? – спрашивает он. Его рука продвигается к пижамным шортам и скользит в них, задевая полоску трусиков. – Доверься мне, мой скрытный маленький монстр.
Я издаю смешок, встряхивая головой. Хочу приказать ему остановиться. У него есть девушка и ребенок, я не такая. Но впервые со вчерашнего дня я ощущаю себя значимой.
– Я самый завистливый человек, который когда-либо существовал, – признаюсь я.
– Это потому, что ты живешь внутри себя. – Он целует мою шею, и я позволяю ему это. Я такая слабая и жалкая. – Что дальше?
– У меня черная душа, Пенн. Когда я вижу конкуренцию, то уничтожаю ее в зародыше. Я мстительная.
– Нет, Дарья, ты человечная. Вот какая ты.
Земля уходит из-под ног, когда он отодвигает трусики и просовывает руку глубоко в шорты. Он начинает ласкать меня двумя пальцами, играя с клитором. Я стону и кладу голову ему на грудь, закрывая глаза и позволяя себе плыть куда-то, где существуем только мы вдвоем. Попкой я чувствую его эрекцию, и мне нравится ощущать его возбуждение.
– Твоя беззащитность – самая горячая вещь в мире. – Он нежно кусает мочку уха, и я открываю глаза, видя, что он все еще смотрит на нас в зеркало.
Конечно, он воспользовался моей слабостью. Почему бы ему это не сделать? Это дарит ему ощущение силы в наших взаимоотношениях.
Колени подгибаются, когда он касается меня еще быстрее и глубже, а затем раздается скрип двери и шаги по лестнице.
– Маркс! – вскрикиваю я, разворачиваясь и толкая Пенна. Смотрю беспомощно налево и направо, пока глаза не останавливаются на двери в душевую. Пихаю его и закрываю за ним дверь в тот момент, когда открывается дверь в студию и входит папа.
Я попалась. Натягиваю ниже футболку, пытаясь скрыть заметные следы возбуждения на шортах. Тело дрожит от надвигающегося оргазма.
– Все нормально? – хмурится отец. – Пошел за стаканом воды и услышал разговор.
– Я одна!
Я откидываю волосы, прочищая горло:
– Совсем одна, как ты видишь.
Улыбка настолько натянутая, что может лопнуть кожа. Папа указывает подбородком на дверь душевой.
– Открой дверь, Дарья.
– Папа…
– Быстро.
Я иду к душевой и открываю ее. Он все еще у двери, но хорошо видит большую часть комнаты.
– Отодвинь штору.
– Ты серьезно?
– Не задерживай меня. Все это смешно, пока в доме не появился парень, который хочет залезть в трусы к моей маленькой девочке.
Я знаю, что он шутит, но на сердце радость, что все-таки он переживает. Подбадривая себя, я делаю глубокий вдох, зная, что он увидит Пенна. Я сдвигаю штору и отхожу. Но Пенна там нет. Я кусаю нижнюю губу, скрывая удивление, а потом поворачиваюсь к папе.
– Прости, моя маленькая принцесса, – хихикает он. – Ну и раз уж мы заговорили… Держись подальше от парней.
– Хорошо.
– Я имею в виду всегда.
– Все, иди, пап.
– Иди спать. Папочка любит тебя.
Как только он закрывает дверь, я заглядываю в душевую, осматривая ее с удивлением. В ней нет окон, куда делся Пенн?
– Я внизу, ужасный монстр, – слышу смех.
Он, полностью одетый, лежит на дне ванны и улыбается такой улыбкой, что может разверзнуть небеса.
– Двигайся, – говорю я и толкаю его.
Мы лежим, он обнимает меня, пока мы не засыпаем. Нет никаких разговоров, касаний и поцелуев. Только мы вдвоем делаем что-то неправильное, но чертовски приятное.
В половине пятого у него сработал будильник, и мы оба пошли в комнаты. Когда до них добрались, он тихо закрыл дверь, без хлопка.
Я улыбаюсь.