Нежное настроение (сборник)

Ни Юрий Сергеевич, ни Аня Аллочку не любили. При жизни Алеши с ее присутствием скорее мирились. Но после Алешиной смерти ничто на свете не помешало бы Юрию Сергеевичу не только принимать его вдову в своем доме как почетного гостя, но и совершенно искренне считать Аллочку своим личным любимейшим другом, таким же близким, каким был ему Алеша Васильев.

За матерью плыла тоненькая длинноногая Наташа, вслед за ней по коридору распределилась команда Любинских. Зина Любинская шла с таким воинственно-сосредоточенным лицом, словно размышляла, что же будет сейчас готовить на ужин. «Тетя, какая у тебя важная попа», – уважительно сказал ей как-то незнакомый малыш на улице. А наверху Зина была тоненькая, плавная. За ней – мальчики, Боба и Гарик. Боба на третьем курсе института (когда они говорили просто «институт», то всегда имелся в виду Институт, тот, где работал членкор Раевский и учились они сами). Гарик пока нигде не учится, думает. Благо от армии освобожден.

Такому большому и сильному, настоящему мужику, каков Володя Любинский, и полагалось иметь двоих сыновей. Невысокий полноватый Боба, такой уютный и пухлый, что хотелось ткнуть его в живот, торопился, легонько подскакивал, как воздушный шар. Гарик, словно отделив себя от общесемейного волнения, с брюзгливо-независимым видом нехотя двигался за братом, на ходу подергивая плечами.

Володя Любинский, огромный, под метр девяносто, сразу заполнил собой весь полукруг семиметровой кухни-гостиной. Чуть не все окно заслонил. И куда ни глянь – всюду его живот, так Володи казалось много. Старший Любинский был так хорош своим мощным разворотом плеч и крепкими длинными ногами, что даже сильно выступающий живот как-то скрадывался и казался законной принадлежностью замечательно интересного мужчины. Почти лысый, но и лысый как-то особенно красиво, Володя, с его горбатым массивным носом, выдающимся вперед почти квадратным подбородком и глубоко посаженными темными глазами, излучал упрямую силу и безусловную мужественность. Юрий Сергеевич называл Володю «еврейским богатырем» и «последней надеждой нации». И действительно, на фоне городского пейзажа, населяемого легкими и узкоплечими питерскими еврейскими интеллигентами известного типа «в очках и шляпе», огромный Володя Любинский смотрелся брутальным красавцем и «настоящим мужиком», подчеркнуто жестким и суровым. Володя всегда был немного зол и слегка грозен, легко впадал в ярость. Зине часто приходилось за мужа извиняться. «Мы на лицо ужасные, добрые внутри», – привычно оправдывалась она.

Старший Любинский полностью владел и правил своей семьей, разбрасывая во все стороны громы и молнии. Зина, невысокая, «полнопопая», как говорил муж, с черными, до узких плеч распущенными волосами и нервным лицом, делала в его отсутствие все, что хотела. А при нем то же самое, только тихонечко.

– Какая же Машка у нас талантливая! И стихи пишет, и рисует, а теперь еще и актриса!

Зина успевала и восхищаться, и изящными движениями маленьких рук подправлять на свой вкус накрытый стол. Обе они, и Зина, и Аллочка, с удовольствием осуществляли свое право суетиться по хозяйству на кухне Раевских.

– Маша молодец, – улыбаясь немного искусственной улыбкой, подтвердила Аллочка.

Окинув хозяйским взором стол, она еще раз переставила за Зиной тарелки и водрузила в центр стола блюдо с «Наполеоном». «Наполеон» был Аллочкиной гордостью. Она приносила его на все торжества и требовала детального обсуждения. Ругать «Наполеон» тоже разрешалось. Главное – подробно и участливо.

– Сегодня проложила коржи вишневым вареньем. Попробуете и скажете, лучше так или со смородиновым. Хотя в прошлый раз было кисловато. А может, вообще с одним кремом делать?

– Мама, ну что ты вечно со своим «Наполеоном», – нежным голоском отозвалась Наташа.

Алеша Васильев предметами советского богатства не разжился. Изредка покупал антикварные мелочи, но машина у него была старенькая, а в даче он и вовсе не нуждался. При нем семья жила прекрасно, обеспеченно и мило. Без роскошеств, но – покупали что хотели, отдыхали где хотели, то в Крыму, то в Прибалтике, даже в Болгарию съездили. Когда он умер, оказалось, что особенно ничего и нет. Во всяком случае, для того, чтобы вдова и дочь продолжали безбедно существовать. Квартира в центре, но всего лишь двухкомнатная, к тому же во втором, проходном между Желябова и Мойкой дворе, приличная, но не роскошная. Можно кое-что продать, но ведь это означает вынести из дома. Так неприятно! Аллочка, серая мышка с трагическими морщинами на незначительном лице, при муже не работала. Теперь она удивленно говорила: «У нас с Наташей настоящая потеря кормильца, прямо как в прежние времена!»

Пришлось вспомнить о своем среднем медицинском образовании и пойти служить в регистратуру поликлиники, что во дворе улицы Софьи Перовской. В окошке регистратуры Аллочка сидела со скорбным лицом. Потом ничего, привыкла. Даже понравилось. Люди вокруг, и власть какая-никакая, хочешь – ответишь, а хочешь – так ответишь, что человек подумает: «Лучше бы не спрашивал».