Нежные кузины

— Давай! — повторила Жюстина, уже начинавшая уставать. От этой позы у нее замедлялось пищеварение и сводило руки.

— Ш-ш-ш!

Потеряв терпение, Жюстина легла и оперлась на локти. Так будет удобнее ждать. Антуан застыл, как часовой на посту, и не заметил даже, что покинул свою будку. Жюстина была чрезвычайно раздосадована потерей караульного. Стремясь найти пропажу, ее обширная караульня сделала несколько неловких движений, но все было напрасно. К окошку никто не подходил.

— Не вертись, я ничего не слышу! — проворчал Антуан. Жюстина в ожидании смены караула улеглась на живот.

— Вот засну сейчас, так будешь знать! — сердито сказала она.

И повернулась, чтобы сразить Антуана лукавым взглядом, но этот невежа целиком превратился в слух.

В соседней комнате, раньше принадлежавшей Матильде, Анжель совершала вечерний туалет.

Она спустила с плеч комбинацию, служившую также ночной рубашкой, и намыливала себе шею. Налив из глиняного кувшина немного теплой воды в эмалированный тазик, она намочила махровую рукавицу, чтобы намылить себя под мышками. Когда она подняла руки, комбинация соскользнула до талии, обнажив округлый юный бюст фарфоровой белизны. Анжель улыбнулась самой себе в зеркале старого туалетного столика, сосланного сюда из господских комнат; зеркало безропотно отражало три поколения благовоспитанных мегер, пока ему не доверили белую грудь и курчавые завитки юной служанки.

Матье осторожно повернул дверную ручку и бесшумно открыл дверь. У него отобрали Матильду, но ведь никто не лишал его прав на эту комнату, верно?

Он шагнул вперед и замер. Спина у Анжель была еще совсем детская. Когда она терла себе грудь, видно было, как под блестящей кожей двигаются лопатки.

Через минуту или даже секунду она обернется, вскрикнув от неожиданности и страха, и тогда Матье увидит ее грудь. Он сглотнул слюну и нервно потер правый глаз. Он много времени отдал банальным округлостям Матильды. Когда-нибудь он, наверно, будет жалеть о ней, об этой жаркой, душной, болотистой Луизиане. Но сейчас его влекло к менее изобильной плоти.

Конечно же, Матье не формулировал свои мысли с такой четкостью! Это был простой человек. Он не сочинял сонетов. В любви он изъяснялся свободным стихом и знал, что у женщин — две стопы, а между ними — цезура, куда он и устремлялся без лишних слов.

Анжель заметила отражение Матье в углу зеркала. Она не закричала. Она продолжала тереть себе живот махровой варежкой, быть может, чуть дольше, чем требовалось. За это время Матье успеет подкрасться к ней на цыпочках. И девушка принялась напевать «Маринеллу», свою любимую песенку, чтобы заглушить скрип половиц под тяжелой поступью Матье.

Одна рука схватила ее за живот, а другая сдернула комбинацию до бедер. Теперь пора было вскрикнуть.

— А!

— Э! — отозвался Матье.

— И-и! — хихикнула служанка, которую что-то приятно пощекотало в области цезуры.

Это была третья, не огрубевшая от работы рука Матье, и ее единственный громадный палец показался вдруг под завитками на животе Анжель.

— О! — воскликнула она, увидев в зеркале алый стяг победителя у ворот своей девственности.

Матье опрокинул ее, голова девушки ударилась о туалетный столик. Затем он обеими руками схватил ее за бедра и приподнял.

К моменту, когда Анжель снова встала на ноги, она успела потерять невинность — на это ушло меньше времени, чем нужно для того, чтобы об этом написать.

— У-ух! — крикнул конюх, уверенно направляя экипаж к кровати.

Глава тридцать первая

Напряженные приготовления к эксперименту продолжаются

— Я знал, что эта сработает! — воскликнул профессор, следя за начавшей мигать лампочкой.

Жюльен подошел, чтобы посмотреть. Ноги опять стали его слушаться, и теперь любопытство было сильнее страха.

— Кто это? — спросил он.

— Это дебютантка, но она начинает раньше всех, видите? Ах, молодость, молодость! — растроганным тоном добавил профессор.

Зажглась еще одна лампочка. А вскоре и третья. Вдалеке слышались раскаты грома.

Месье Лакруа натянул длинную, до пят ночную рубашку. Он с неимоверной силой чихнул четыре раза подряд. И вытер нос двумя пальцами. Мадам Лакруа поставила на стол миску с дымящейся жидкостью, от которой шел запах эвкалипта.

— Сделай ингаляцию! — сказала она.

Месье Лакруа сел за стол перед миской, бурча, что в такое время года насморк особенно зловреден.

— Главное, чтоб вниз не пошло, — сказала мадам Лакруа, подавая мужу полотенце, которым он накрыл себе голову.

Затем она села на кровать и стала снимать чулки.

— Сегодня шестнадцать лет, как мы женаты, и опять ты заболел! — грустно сказала она. — В прошлом году было то же самое. Впору подумать, что ты это делаешь нарочно.

Она встала, чтобы снять через голову платье и комбинацию. И снова угрюмо села на кровать.

— Дыши как следует, по крайней мере! Глубже дыши!