Нежные листья, ядовитые корни

Что-то промелькнуло в глазах Липецкой.

– Странной в школе была я. По сравнению со мной остальные выглядели образцами нормальности. Юля Зинчук была совсем обычной, но только до тех пор, пока вы не начинали к ней приглядываться.

– Это относится к любому человеку, – сказал Макар.

Она обдумала его слова и кивнула:

– Понимаю, о чем вы. Если под микроскопом рассмотреть самую серую личность, то и в ней обнаружится тьма… особенностей. Но Зинчук действительно умела удивлять.

– Например?

– Она не была доброй девочкой. Я имею в виду, что когда вы смотрели на Юльку, она казалась довольно славной, умненькой, приятной и все такое. К этому комплекту автоматически приплюсовывается обычно и доброта. Но вот как раз ею-то Зинчук и не обладала. У меня эта убежденность сложилась из одного случая. В Юлькином подъезде жила бабулька. Бывают старушки – божьи одуванчики, а бывают старухи – дьявольские чертополохи.

– Эта была из вторых?

– Да. Ветеран войны, кажется, или бывшая блокадница. Не женщина, а мегера. Сухая, тощая, всегда с клюкой, хотя не хромала. Старуха ненавидела «сытеньких», по ее выражению. Однажды Юлька возвращалась из магазина, откусила от рогалика, сморщилась и выкинула его в урну. Старый оказался рогалик, черствый. Старуха налетела на нее как ведьма! Только что сидела на скамейке – и уже размахивает клюшкой и грязно ругается. Как она честила Юльку! Я такой брани наслышалась, которой прежде не знала. А знала я, поверьте мне, немало.

– А где вы сами были в это время? – заинтересовался Макар.

– На крыше подъезда лежала, – невозмутимо ответила Анна. – И наблюдала за происходящим. Юлька попыталась оправдываться, вместо того чтобы просто сбежать, и окончательно вывела мегеру из себя. Та стукнула ее клюкой по спине. Надо сказать, приложила от души: Юлька даже вскрикнула от боли, но больше от неожиданности. Она явно не ожидала, что старуха пустит свою палку в ход. И вот в этот момент…

Анна задумалась.

– Так что – в этот момент? – не выдержал Сергей, когда молчание затянулось.

– Я бы сказала, – начала Липецкая, подбирая слова, – что именно тогда расстановка сил изменилась.

– В каком смысле?

– Надо было видеть Юлькино лицо, чтобы понять! Из испуганной школьницы она превратилась в пылающую гневом мстительницу. Я думаю, у нее было обостренное чувство личной неприкосновенности. Знаете, есть люди, которые не переносят, когда до них дотрагиваются. А Юлька не могла осмыслить, что ее ударили. Она закричала на весь двор звонким голосом: «Вы не смеете так поступать! Это постыдно!» Знаете, я тогда захохотала, лежа на крыше подъезда. «Постыдно!» Ну кто так выражается, кроме героев книжек? Сейчас я бы не стала смеяться. Зинчук именно такими словами и думала.

Макар подлил себе воды.

– А как это связано с добротой?

– В тот момент, когда старуха ударила Юльку клюкой, я поняла, что Зинчук ей этого не простит и не спустит. Другой человек на Юлькином месте нашел бы массу оправданий полоумной женщине. Она воевала или голодала, она была просто больной старухой, в конце концов! Но для Зинчук это не имело значения. Юлька написала заявление в милицию – можете себе представить? Заявление! И даже нашла свидетеля!

Макар усмехнулся во весь рот. Бабкин вопросительно уставился на него, Анна вздернула бровь.

– Я сказала что-то забавное?

– Нет. Просто я вдруг понял, что за свидетеля она нашла.

Бабкин покосился на Липецкую, по-прежнему не зная, что имеет в виду его друг. И по ее помрачневшему лицу догадался, что ей-то как раз это вполне понятно.

– Не знаю, как вам удалось, – неохотно сказала она. – Но вы правы. Зинчук сообщила, что я наблюдала всю сцену от начала до конца. Подумать только, все время, что я лежала на крыше, мне казалось, что я здесь самая хитрая! А выяснилось, что это была Юлька. Она вычислила меня! А я этого даже не заметила.

– Честное слово, мне нравится эта девочка! Вы подтвердили ее рассказ?

– Я побоялась врать. Да и зачем? Выгораживать старуху? Эта ведьма растеряла всю свою ярость и пыл, когда выяснилось, что ей грозит. Она плакала и просила пожалеть ее. Но Юлька не успокоилась, пока не заставила старуху извиниться.

– Из вашего рассказа следует лишь, что Юля Зинчук жаждала справедливости.

– Вот именно! А справедливость и доброта стоят очень далеко друг от друга. Каждому, кто видел мегеру, было ясно, что на самом деле она несчастная больная женщина, которую нужно оставить в покое. Но только не Юльке! Она не делала скидок ни на возраст, ни на тяжелую судьбу. Ее оскорбили – и она требовала моральной компенсации.

– А вы?

– Что я?

– Будь вы на ее месте, вы бы не требовали?

– Никогда! – твердо отказалась Анна. – Я бы просто пожалела старую дуру! Но жалость Юльке не была свойственна. Вы можете сказать, что я делаю слишком большие выводы из маленького случая, но я чувствую, что права.

– Вы знаете, что за ссора случилась между Рогозиной и Зинчук?

– Понятия не имею. Я не приглядывалась к жизни внутри класса. Говорила себе, что это копошение насекомых, которое не должно интересовать свободную личность вроде меня.

Макар понял, что больше ничего дельного не выведает.