Нежный бар

Также меня успокаивало то, что я снова был в ста сорока двух шагах от «Пабликанов». В баре никогда не было веселее, чем в ту осень, каждый вечер случалась очередная корпоративная вечеринка, семейное торжество или просто подбиралась необычно любопытная смесь характеров. В первый ноябрьский вечер я едва смог протиснуться в дверь. Зал ревел от смеха. Единственным, кто не смеялся, был стоявший в центре бара Стив, который только что вернулся с игры в боулинг. Я видел, как он навалился на стойку, будто она или он падали, и я, наверное, смотрел на него слишком пристально, потому что он поднял глаза, будто кто-то его окликнул. Он улыбнулся, но от улыбки Чеширского Кота не осталось и следа. Что-то случилось с его улыбкой. Он махнул мне рукой.

Мы поговорили о Макграу, по которому оба скучали, и о руке Макграу, которая не стала лучше после операции. Вопрос о том, сможет ли Макграу играть в бейсбол, был поставлен на обсуждение. Мы оплакали потерю Джимбо, который несколько дней назад переехал в Колорадо. Я видел, как сильно Джимбо скучал по Колорадо. Стив старался удержать Джимбо в Манхассете, предложив найти ему работу на Уолл-стрит. Одним звонком любому из пятидесяти мужчин, которые регулярно посещали «Пабликаны», можно было пристроить Джимбо на всю жизнь. Но Джимбо хотел стать лыжником. Стив понимал.

Во время нашего разговора я был напряжен, боясь, что Стив припомнит нашу встречу недельной давности. Сразу же после того, как я вернулся из квартиры Магдалены, Стив вызвал меня в свой кабинет в подвале. Мы сели друг против друга за его столом, и он протянул мне стопку чеков, которыми я расплачивался в баре летом, на каждом из которых стояла печать: «Недостаток средств на счете». Стив думал, что я нарочно платил в баре чеками, с которых нельзя было снять деньги, и боялся за меня, а не за себя. Его тревога не имела никакого отношения к его собственным финансовым проблемам. Стив считал, что людям нужно доверять. Каждый счет в его баре выписывался от руки, а когда напиток был готов, его название выкрикивали. Не было ни компьютеров, ни записей, и как служащие, так и сотрудники подчинялись этой сумбурной системе доверия. Когда мальчика, убирающего посуду, поймали на том, что он взял бутылку дорогого шампанского в баре, сотрудники Стива устроили «внутреннее» разбирательство. Они хорошенько его отколошматили.

Я сказал Стиву правду. Я потерял способность мыслить четко и не всегда точно знал, сколько денег у меня на счету, с которого я выписываю чеки. Я был просто разгильдяем, а не мошенником. «Джуниор, — произнес Стив, откинувшись назад в старом скрипучем кресле, — мы все иногда сбиваемся с пути. Но это нехорошо. Совсем нехорошо. Не таким человеком ты хочешь стать». Его слова отозвались эхом в подвале и в моей голове. «Да, сэр, — подтвердил я, — совсем не таким». Я ждал, что он скажет что-то еще, но больше ничего не нужно было говорить. Я посмотрел в водянистые серо-голубые глаза Стива. Он выдержал мой взгляд — мы никогда так долго не смотрели друг другу в глаза, — и когда Стив увидел то, что, как мне казалось, хотел увидеть, то отправил меня наверх, в бар. На следующий день я оставил в баре конверт с наличными, чтобы покрыть неоплаченные чеки и штрафы, наложенные банком. Я был официально разорен, но рассчитался со Стивом, а это было самое главное.

Тогда, в первый ноябрьский вечер, Стив ни словом не обмолвился о той неприятной истории. С его точки зрения, это было делом прошлым. Когда мы закончили разговоры про «мальчиков», как он называл Джимбо и Макграу, он потрепал меня по плечу, попросил Кольта «купить Джуниору коктейль», а потом ушел, пошатываясь. «Пацан, — сказал Кольт, — тебя угощает Шеф». Я почувствовал всплеск любви к Стиву, к Кольту и ко всем мужчинам в «Пабликанах», потому что наконец кое-что понял. Мужчины, конечно же, слышали, как Стив называл меня «Джуниор». Они просто не приняли это прозвище, потому что знали, какое оно имеет для меня значение. Мужчины позволяли Стиву называть меня «Джуниор», но сами никогда меня так не называли. Ни разу. Это было нарушением протокола, проявлением нежности, которую я сначала не распознал. Пока не наступил тот вечер.

Я сел у стойки в том конце, где работал дядя Чарли, и попытался рассказать ему про Стива и про чеки, которые вернулись неоплаченными. «М-да», — произнес дядя будто в трансе. Он смотрел в телевизор. Внезапно он застонал. Его команда, кажется, это были «Селтикс», проиграла легкий матч со счетом 3:1. Дядя закрыл глаза. «На этой неделе, — сказал он, — я поставил большие деньги, и моей команде нужно было всего лишь согнуть колени и хорошенько побегать». Необъяснимым образом они попытались забить гол, который был перехвачен, а потом совершили душераздирающее касание. Дядя Чарли налил себе самбуки и сказал: «Все меня имеют».