Нежный человек

– А кто тот, красавец, к которому приревновал? – спросила Шурина, сгорая от любопытства. – Небось не часто с тем, бедненькая, встречалась? Кто ж он, скажи мне, а я никому.

– Кто?

– Да тот, твой любовник?

– Какой любовник? Дура, ой ты! Мне никто не нужен, я живу теперь в себе. Моя жизнь во мне самой, и на жизнь я гляжу из своего мира, то есть из себя.

– Чего-о? – открыла свой маленький рот Галина Шурина, да так и застыла с открытом ртом, только смешно подергивалась ее верхняя губа, – Врешь ведь ты мне и не краснеешь. Расскажи, расскажи правду.

– Ладно уж, как-нибудь в другой раз, неприятно рассказывать. Так глупо получилось, я сразу поняла, как поженились и прошло месяца два-три, что у нас не получится с мужем хорошей жизни. – Мария принялась наливать в ведро зеленую краску из большой фляги, стоящей в подъезде, а Галина никак не могла успокоиться, вскочила и принялась помогать, но так неудачно и неловко, что фляга с тупым стуком опрокинулась, и немало вылилось краски, пока удалось поставить ее на место.

В конце рабочего дня заявился мастер Коровкин, хитро повел глазами по сторонам, осторожно дотронулся до покрашенных стен, пролетов и, остановившись напротив огромного зеленого пятна на полу от пролитой краски и совершенно, казалось, удовлетворенный, точно свершилось заранее им продуманное, гмыкнул и, постукивая носком ботинка по полу, строго спросил:

– Кто сделал такое мерзопакостное дело, девочки? Пришельцы из космоса или кто другой? Очень интересно узнать, просто очень, дорогие товарищи женского полу? Иисус Христос? Магомет? Товарищи помельче рангом – папа Пий Павел XXII, апостолы – Петр, Павел, Иоанн, Матфей? Или еще мельче сошки? Полный аплодисмент! Нету аплодисменту!

– Вот именно, – откликнулась первой Галина Шурина. – Чего ж ты куражишься, алкоголик? Надоело жить спокойно?

– Я? – изумился Алеша Коровкин.

Но нужно оговориться, что к словам Коровкин относился с превеликим безразличием, полагая видеть силу не за словами, а за делами как таковыми. Одного слова боялся панически, действовавшего на него, как красное на быка, – алкоголик! Он подозревал за этим словом некую магическую действенную силу, вершащую скорый суд, – будто после произнесения слова «алкоголик» его, мастера, тут же арестуют и отправят лечиться принудительно от алкоголя. Необходимо ради справедливости все же сказать, что мастер алкоголиком никогда не числился и не слыл даже таковым, потому что в последние четыре года не пил вовсе. И если случалось на свадьбе или дружеских вечеринках пропустить одну-другую рюмочку водочки, то делалось это по причине глубокого уважения к людям вообще и к конкретным виновникам торжества в частности.

– Ну, знаешь, красоточка, говори, да не заговаривайся! Я алкоголик? Я завтра же рапорт напишу до самых верхов и выше! Поплатишься! Взъелась: вчера мне – «алкаш», мне, трезвеннику, сегодня совсем гнусно – «алкоголик»! Это в каком аспекте, дорогая мамзель, ты мне такое бесшабашно заявляешь? Приехали сюда из диких деревень, черт вас возьми вместе с потрохами, и – оскорблять честных людей! Краску – губят! А все остальное – тоже губят! Мало, что я с них по рубь семьдесят за кило не высчитываю! Мало? А красочка между тем импортная! Государство деньги тратит, чтобы лучше, красивее, а вы губить деньги! Я вам такой базар простить не в состоянии. Я с государством считаюсь и люблю его! Вот так! Вот таким будет полный аплодисмент, когда заплатите! Не могу!

– Сходи пивка выпей – все пройдет, – хладнокровно проговорила Шурина, поглядывая на Марию, не знавшую, куда деться от стыда.

– Я? То есть выпить я должен? Я не пьющий! Не заставляйте меня пить! Хотя, между прочим, алкоголь обнаружили – этилалкоголь – на бездумно пролетающей комете Когоутек. Выходит, космос не чурается алкоголя! Как ты не можешь не трогать мое больное место. Но я не такой. Пьянка – бедствие народное! Я лично борюсь, как могу, а вы! Как вы можете? Как увидят мужика, так кричат «алкоголик», а я непьющий совершенно. В рот не беру! Понимаете, не беру! Я…

***

Дверь отворила Лариса Аполлоновна и, не сказав ни слова, удалилась на кухню, сосредоточенная на какой-то одной мысли. Эта мысль Ларисы Аполлоновны Сапоговой, женщины гордой и невероятно самолюбивой, не поддавалась определению. Гордость на нее находила словно стихия, словно взрыв вулкана, что самое поразительное, черной мысли как таковой, четкой, ясной, определенной, в голове не возникало. В минуты такого состояния мысли вообще исчезали, взамен появлялись какие-то чертовски неприятные ощущения полной беззащитности и того, что вот перед нею где-то маячит провал пустоты – словно точка; ее обуревала стихия гордого самолюбия, а видимое упрямство принималось за твердость нрава.