Нежный человек

В последнее время Мария успокоилась, замкнулась и только внутри себя чувствовала жизнь: ровно билось сердце, в голове прикорнули спокойные, светлые мысли, неторопливым потоком проносящиеся по чутким нервам, и каждая из них светится, серебрится и приносит обновление. Ей стало хорошо. Пора забыть ей своего мужа Василия, простив ему все оскорбления, грубость, пора начать жизнь по-другому. Она довольна тем, что есть у нее, довольна людьми, которые окружают ее, всем, всем, всем очень и очень довольна, надо только честно трудиться. Жизнь ее должна проходить незаметно, тихо, спокойно. Скрытно. Но скрытно не в том смысле, что нужно ее скрывать, а в том, чтобы не выставляться напоказ.

Мария пораньше приходила на работу, принималась за дело, красила все больше кухни; ей очень нравилось красить кухни и представлять, как здесь будет жить молодая хозяйка, стряпать, сидеть, ожидать мужа – она ясно представляла себе счастливую хозяйку. Мария думала так, а сама знала, что на нее смотрит мастер Коровкин. После работы убегала к автобусу и знала – он стоит и смотрит вслед. Но временами Мария со слезами на глазах думала, что так жить долго не сможет, да и зачем тогда жить? Выходит, жизнь ее – это попытка убежать от себя.

В середине сентября Мария не выдержала и позвонила Топорковой, которая, по обыкновению, тут же ее обругала и заявила, что если подруга сегодня же не приедет к ней, то можно считать: они больше не знакомы.

Испросив разрешения у Ларисы Аполлоновны, поело работы Мария направилась к Топорковой.

Светило теплое осеннее солнце; воздух вдали от главных магистралей, по которым с гудящим хрипом бесконечным потоком неслось стадо автомобилей, пронизан густым терпковатым запахом. Высокие башни жилых домов, насытившись за лето солнечным светом, источали в атмосферу накопленное тепло. В садах, скверах, на улицах еще властвовало лето, но в то же время чувствовалась зрелая пора. Пресыщенность зрелостью наблюдалась во всем: в листве лип, дубов и вязов, горах яблок в лотках возле метро и даже в самом воздухе, недвижимо повисшем над улицами и дворами. Покой чувствовался и сверху, в небе, затянутом тонкой белесостью; она с успехом скрывала дымные извержения многочисленных труб. Только кое-где островками плыли облака – это становилось видно, если взобраться на одну из высоченных башен-домов. В центре города поднимались, выстраиваясь в красивую гряду – словно радуясь, что человек выпустил их на волю, – белые, клубящиеся облака. В переулках Измайлова – тихо, только тянулся в воздухе монотонный гул большого города.

Алена Топоркова, нарядившись в длинный до пят махровый французский халат, отворила дверь и укоризненно, не поздоровавшись, сказала:

– Проходи. С такой подругой, как ты, можно умереть. Ты чего молчала? Уезжала, что ли?

– Да не уезжала.

– Ну, слушай, на что похоже тогда! Я ей одно, я ей другое, как лучшей подруге, подсказываю и думаю из нее человека сделать, а она, дура, забралась в берлогу и думает: все! Ну, Маня, такую дуру не приходилось встречать!

– Чего ты от меня, Алена, хочешь? – спросила Мария, присаживаясь на диван и замечая, что ее подруга на самом деле взволнована. – Во-первых, я собиралась поступить в институт, а во-вторых, моя тетя очень не в себе вот уж столько дней.

– Не поступила, стало быть.

– Почему? – спросила уязвленно Мария. – Ты так думаешь? У меня разве на лице написано, что я не поступила?

– Чего обижаешься? Говоришь, что собиралась, – значит, не поступила. А ты сразу обижаешься. У тебя кризис?

– Какой такой кризис? – удивилась Мария.

– В смысле любовный.

– Нету у меня никакого кризиса, любовного тем более. Я, Аленка, много не раздумываю на этот счет. Влюбляться не думаю! Хватит.

– Слушай, если в первый раз втюрилась в этого губошлепа Ваську Тихонова, так я тебе скажу: можно считать, что счет не открыт, потому что в таких дураков стыд втюриваться.

– А как же ты понимаешь любовь? Выходит, я замуж вышла просто так?

– Не в том дело.

– А в чем? Как?! – вскрикнула Мария, почему-то решившая, что Аленка Топоркова унижает ее своими разговорами. Ее слова, жесты, одежда – все стало раздражать Марию. – Ты думаешь, что я вышла замуж по расчету? Или как тебя понимать?

– Сразу скажу – ты не нервничай и не срывайся, Маня. Если ты считаешь, что то была любовь, то глубоко ошибаешься.

– А чего ж, по-твоему, выходит, я вышла замуж просто так? Я его разлюбила и возненавидела, теперь в душу к себе никого не пущу. И ты меня не учи, как мне поступать со своими чувствами. Любовь, Алена, я поняла, живет в душе; и если туда впустить одного, второго, то что получится?.. Теперь буду жить другой жизнью.

– Раньше в монастырь шли с твоими мыслями.

– Вот-вот, правильно говоришь, только нету для меня монастыря, а то бы по твоему совету и поступила.

– Иди. Там тебя очень ждут, успокоят, дадут четки и скажут: молись господу, он простит грехи твои.

– Не смейся.

– Слушай, Маня, значит, душа твоя на замке? А вторая душа чего будет делать?

– Не смейся.

– Я не смеюсь, только у женщины две души. Запомни.