Нежный человек

– Как ты считаешь, милочка, сколько стоит такое добро? – помолчав, спросила тетя, прямо и величаво стоя у дверей и не сводя глаз с племянницы.

– Не знаю, тетя Лариса.

– Зови меня, милочка, Ларисой Аполлоновной.

– Не знаю, наверное, тысячи три, тетя Лариса, – отвечала Мария первое пришедшее в голову и, стремясь угодить тете, вдвое преувеличивая истинную, как ей думалось, цену. Лариса Аполлоновна саркастически улыбнулась.

– А если утроить твою цену, а? Правда, я еще не показывала тебе спальню, пойдем. – Они прошли в спальню.

– Тетя Лариса, так красиво! – снова восхитилась Мария.

– Не в красоте дело, не в красоте.

– А в чем же дело? Самое дорогое в человеке, тетя, красота. Вся остальная жизнь держится – от красоты.

– Видишь, стоит все это добро десять тысяч, не меньше. Десять тысяч – само по себе красиво. Неважно, что за ними скрывается.

– Но, тетечка, дело не в деньгах, красота цены не имеет. Красота – бесценная, тетя. Возьмите «Сикстинскую мадонну», – Мария была сражена всем этим великолепием и среди замечательных вещей, под все понимающим взглядом тети чувствовала себя пылинкой, случайно занесенной с проселочной дороги. Ей в первое мгновение стало радостно, но вскоре радость упорхнула, и она чуть не заплакала: столько лет прожила, а такой красоты не видела. – Конечно, тетя Лариса, вы живете в столице. Вам все можно. А я приехала в Москву посмотреть, проверить и испытать свою душу.

– Москва, милуша, лучший город в мире, – растроганно сказала тетя Лариса, удовлетворенная волнением племянницы и ее растерянностью. – Москва – город городов, милочка. Красивее его просто нет, справедливее нет, замечательнее нет! Самый большой, самый чистый, самый зеленый город, где нет ни капельки нечистот.

– Но есть и другие города, тетя Лариса, столицы.

– Лучше нет и не будет, – отрубила тетя Лариса, проведя ее в комнату дочери, обставленную чешской мебелью; все стены были заставлены шкафами, полками, потолок облеплен различными картинками из иностранных журналов. Здесь тоже стоял телевизор, но с небольшим экраном, японский кассетный магнитофон, рижская радиола. Ирина, лежа на тахте, подперев ладонями свое лицо, не моргая уставилась в окно, рядом лежала молчаливая Мики. Заметив Марию, собачка с лаем бросилась ей под ноги, закружилась вокруг нее.

– Красиво у тебя тут, – проговорила Мария, но та не обратила, казалось, никакого внимания на вошедших.

– Представляешь, милочка, Ирина, умная девушка, каких еще нужно поискать, заканчивает институт, а ее собираются направить в Сибирь по распределению. Как будто тут нет места умным людям. Это же кощунство. Я пойду куда надо. – Лариса Аполлоновна возмутилась самым искренним образом, присев рядом с дочерью на тахту. – Ужасно бестолковые люди! Они там просто не понимают, с кем имеют дело. Мой муж, генерал, выходит, даром проливал кровь! Как будто я сама не отдавала последние силы для победы над врагом! Мой муж не такой памяти заслужил у народа, ради которого кровь проливал, спас от смерти и рабства.

– Мам, кончай болтать глупости, – буркнула Ирина. – А ты, Маша, ее не слушай. Она тебе наговорит.

Лариса Аполлоновна словно и не слыхала слов дочери, только что-то пробормотала, опять, видимо, повторяя о заслугах своего Григория Тихоновича Сапогова перед людьми, которые остались жить на земле.

– А тебе хочется поехать, – спросила Лариса Аполлоновна, – в Сибирь? В деревню?

– Ничего, мамусь, не поделаешь, раз надо. Уже распределили, и теперь говори не говори, а диплом дадут только с направлением, что хочешь, то и пой. Никому ничего не докажешь, когда дело касается чужого человека, надо держать экзамен на гражданскую справедливость. Знаешь, твоя хорошо обставленная квартира нисколько не потрясает их.

– Не на ту напали, Иринка, – сдержанно ответила Лариса Аполлоновна, приглядываясь к дочери. – Ты не поедешь, я тебе говорю, чего бы это ни стоило. С твоим характером ты выйдешь там замуж за тракториста-ударника, заскулишь, привезешь сюда тракториста, а он, наглый хам, выбросит нас на улицу. Они там все такие.

– Да я при чем здесь?! – воскликнула Ирина. – Маша, повлияй, скажи, от меня ничего не зависит. Меня распределили, я должна ехать. Я собою не распоряжаюсь, мною распоряжаются. Я не хочу, но меня распределили. Что же делать? Я хочу в Сибирь!

– Мы не при рабовладельческом строе живем, у нас все можно. – Лариса Аполлоновна повернулась и вышла из комнаты.

– Вот не хочет меня понять, думает, что я добровольно еду. Зачем мне такая конфетка? Но я в Сибири ни разу не была! Естественно, меня влечет неизвестность…

– Скажи, Ирина, пожалуйста, а когда ты заканчиваешь институт? – спросила Мария, все еще оглядывая комнату, находя много интересных вещей – большие морские раковины, иконы, какие-то изящные безделушки, купленные, видимо, хозяйкой во время поездки за границу.

– Я уже груз с плеч сбросила.

– Чего?

– Да госэкзамены сдала, дипломы нам еще не вручили, а в августе надо ехать на место распределения. Знаешь, то хочется ехать, то вдруг расхочется. Но мне тут вот так жить у нее под хвостом надоело. Сибирь – характер!