Нежный киллер

Фонари освещали перекресток и сквер за ним. Над уютными скамеечками высокие липы протянули друг к другу густые ветви. Они сидели на скамейке в самом дальнем углу парка. Настя притихла рядом с Олегом, потом положила ему на плечо голову. Стояла такая тишина, что слышалось, как шевелятся листья на старых липах. Олег чувствовал тепло девушки, ее мягкие волосы касались его щеки. Он обнял ее за плечи и прижал к себе.

Поставив «Лексус» на подземную стоянку, они поднялись на лифте до квартиры. Все это время, пока ждали лифт, пока Григорьев открывал ключами дверь, они оба молчали, но как только в темном коридоре за ними защелкнулся замок двери, Григорьев набросился на Настю. — Юра! Мой Юра… — исступленно шептала она…

Настя спала, положив голову на его руку. Он смотрел на нее, и ему хотелось, чтобы эта ночь длилась бесконечно долго. Сейчас их мир несся где-то по ту сторону времени, по другую сторону настоящего. Все произошло так быстро, что Григорьев ничего не смог понять и взвесить. Он еще не понимал, любит ли его Настя по-настоящему. Он не представлял себе, за что его, уже седого и потрепанного жизнью, может полюбить столь юное создание с ангельскими глазами. Он боялся уснуть, думая, что, когда проснется, Насти не окажется рядом и сказка закончится. Размышляя так, Григорьев все же не заметил, как заснул.

Проснулся он от аппетитного шкворчания и запаха домашних котлет, доносившихся из кухни. За окном стояло солнечное утро. Вспомнив, что было ночью, Григорьев улыбнулся и потянулся в сладостной истоме. Он повернул голову и посмотрел на часы, стоявшие на тумбочке у дивана. Стрелки показывали, что можно поваляться еще минут пятнадцать. Рядом с часами Олег рассмотрел исписанный ровным женским почерком тетрадный листок. Он протянул руку, взял лист и поднес к глазам. Это были стихи.

Юрочке

Не тревожься, я снов не нарушу,

Твоих утренних грез не спугну,

Свою тихо озябшую душу

Осторожно в любовь заверну.

Опою ее сладким дурманом

Откровений и призрачных грез

С лепестками голландских тюльпанов

И испанских изысканных роз,

Меланхолией светлого дыма,

Что в твоих задремал волосах,

Я поверю, что снова любима,

Отражаясь в закрытых глазах.

Григорьев понял, что сражен наповал. Такие женщины, как Настя, умеют мечтать, фантазировать о сказочной любви. Они не слабые, нет. Они очень уязвимые в своих мечтах. Но у них есть одно главное качество — верность. Если такая женщина полюбит, то навсегда. А повстречав такую женщину, ее нужно беречь, как одинокий пугливый огонек свечи на ветру. И если убережешь, силе ее разгоревшегося пламени уже будут не страшны любые жизненные бури. Просто ты должен быть рядом. И ты будешь рядом, потому что она, такая замечательная, уже твоя и ты не хочешь с ней расставаться. Уезжая, можно ей ничего не объяснять, потому что к ней всегда можно вернуться. Вернуться, потому что она любит, а значит, поймет и простит. Она не сможет по-другому.

— Настя, — позвал он.

Она услышала.

— Ты проснулся? — девушка появилась на пороге комнаты в его рубашке, с вилкой в руке. — Умывайся, завтрак почти готов.

— Подойди, пожалуйста, ко мне, — попросил Григорьев.

Она приблизилась. Рассмотрев в его руке листок со стихами, спрятала лицо за копной густых волос.

— Дай руку. Сядь.

Девушка опустилась на край дивана, упорно не глядя на Григорьева.

— Чьи это стихи?

— Мои, — тихо призналась она. — Тебе не понравились?

— Очень… Очень понравились! — Он потянул ее на диван. — Иди ко мне, мое талантище!

— Котлеты сгорят! — взвизгнула Настя, не успев даже сделать попытки к сопротивлению.

— Пусть…

Найти и убрать Николая Николаевича было делом нетрудным. Колян в день встречи проследил автомобиль, в котором уехал представитель заказчика, до самого офисного здания. Григорьев застрелил Николая Николаевича в конце рабочего дня вместе с водителем, когда те садились в машину, прямо на стоянке перед офисом. Правда, пришлось долго ждать, сидя на угнанном мотоцикле и изображая из себя курьера из байкеров. Но все прошло гладко. Пистолет с глушителем осечки не дал. Никто из немногочисленных сотрудников на автостоянке не обратил внимания на мотоциклиста в сером шлеме и черной кожаной куртке, не спеша покидающего стоянку. Григорьев, опасаясь камер видеонаблюдения, шлем не снимал, поэтому за те полтора часа, что он провел перед офисным зданием, пропотел основательно.

Отъехав несколько кварталов, Григорьев остановился у поджидающей его взятой напрокат «Тойоты Камри», поставил мотоцикл у обочины тротуара, сел в автомобиль и только потом с облегчением снял надоевший шлем и перчатки. Не задерживаясь, он тронул машину с места.

Проехав значительное расстояние, Григорьев выкинул в мусорный бак шлем, на следующей остановке — кожаную куртку и перчатки. Пистолет он сбросил с высокого гранитного берега в Москву-реку.

Оставался еще один контактер, имени и местонахождения которого Григорьев не знал.

Вечером того же дня Григорьев с Настей переехали на турбазу.

Они лежали под теплым одеялом на широкой кровати в комнате, обитой сосновой реечкой. Приятный запах смолы витал повсюду.