Нежный Серый (СИ)

— И он так просто предложение мне сделал, говорит: "Оставайся здесь, Вера, ни в чем нуждаться не будешь!" Но я думаю, как же так… Он немец, враг, мы против них воевали! Как я не вернусь на родину? И пусть он хорошенький был и на русском говорил. Персики мне носил, когда еды вообще не было…

Прислушалась к сбивчивому рассказу бабули и тоже улыбнулась.

— Пора спать. Давай я тебя отведу. — Сергей стал отодвигать от нее чашку с блюдцем, чтобы не опрокинула их с краю.

— Да, поздно уже. Засиделась я с вами, ребятки, — она первая поднялась и, пока Сергей не успел ее остановить, прошла в прихожую к входной двери.

— Бабуль, спальня в другой стороне.

— Так я к себе пойду, а вы отдыхайте, молодежь! — Она хитро подмигнула. Вернее, попыталась, на самом деле зажмурила оба глаза.

— Пойдем, бабуль, у тебя своя комната.

Они прошли в спальню бабушки Веры, а я стала убирать со стола. Старые и очень красивые чашки с нарисованными гроздьями красно-оранжевой рябины, такие же блюдца. Тонкий фарфор, золотая каемка по краю.

Стряхнула со скатерти крошки от приготовленных Сергеем бутербродов с сыром. А чай мы пили черный, терпкий, заваренный в толстом заварнике с длинным носом, обколотом на кончике. По-домашнему, уютно… Даже черная дыра, казалось, отступила и перестала высасывать энергию.

Я хотела как-то помочь Сергею. Вломилась в его жизнь, как неуклюжий, толстокожий слон. Конечно, он сам меня привел, спас, чаем напоил с бутербродами и вареньем. Познакомил со своей бабушкой… Я не ошиблась в нем. Тогда, сидя на грязном полу вокзала, я в отчаянии попросила небо. И, кажется, оно в точности выполнило мою просьбу?

Когда он зашел на кухню, я домывала чашки. Было еще не очень позднее время, но у нас обоих уже закрывались глаза. Сергей присел на стул и потер ладонями лицо.

— Спасибо, — услышала его тихий голос. — Ей было хорошо сегодня вечером… И мне тоже.

— Ты еще и благодаришь? — После такого "интима", как беседа с бабушкой и мытье посуды, уже не могла ему выкать. — Если бы не ты, я ночевала бы на улице, голодная.

— Не напоминай. Как можно быть такой…

— Глупой.

— Беспечной. Ты не представляешь, что могло с тобой произойти ночью на улице. И так просто пошла со мной, а если бы я сволочью оказался?

Странное ощущение. Мы не разговаривали в течение вечера, вдвоем слушали вполуха бабушку Веру, думали свои думы, иногда задерживая взгляд друг на друге. Но это каким-то образом сблизило. Сейчас мы чувствовали себя полностью свойскими людьми, знающими друг о друге самое главное.

Бабушки, хоть и неадекватные, сближают. Бабушки, неприятности и чай с вареньем.

— Она всегда такая? Что с ней?

— Старость.

— Она болеет?

— Анекдот. Бабушка спрашивает у внучки: "Внученька, как звали того немца, от которого я без ума?" — "Альцгеймер, бабушка"

Я осторожно хмыкнула.

— Вы с бабушкой Верей одни?

— Родители за границей. Душещипательных историй рассказывать не буду. По-моему, их было на сегодня достаточно.

Я не стала расспрашивать дальше. Просто подошла вплотную и не смогла удержаться, запустила пальцы в его волосы, торчащие в разные стороны. Он дернулся, но не отстранился. А мне хотелось погладить его по голове, как маленького. Что я и сделала. Если нельза плакать и жалеть, помочь чем-то большим, чем выслушивание бабушкиных воспоминаний и мытье посуды, то хотя бы прикосновениями выразить нежность. Я им восхищалась.

Он же себя презирал. Наслаждался ее поглаживанием, и словно кислота жгла внутренности. Не смог остановить себя, не удержался оттого, чтобы провести с ней еще какое-то время. Привел в свой дурдом. Мог просто дать денег и помочь найти какой-нибудь отель поприличнее. Но не смог оставить одну. И вовсе не потому, что являлся все-таки благородным рыцарем, абсолютно не поэтому. Просто устал от собственной серости и от серости вокруг. От жизни… без нее. Без такой вот Даши.

Заставил себя подняться и скинуть ее ладонь. Быстро вышел из кухни. Чистой воды бегство.

В молчании разобрал диван в гостиной, постелил новое белье. Еле его нашел, неиспользованное и целое. Все остальное было серое и дырявое от стирки и старости. С бабулей приходилось стирать часто.

Даша пыталась помогать, но больше мешала. Постоянно натыкался на нее, задевал руками. Точно лукавый издевается.

Как она разглядывала его за столом — осторожно, таясь, с интересом и даже (за что ему это?) с искренним восхищением. Видеть и чувствовать эту девушку так близко рядом с собой, но не иметь права ни дотронуться так, как хочется, ни выдать свои мысли и желания ни жестом, ни взглядом — пытка. Он не имеет права. Она не для него. Повторяет себе это уже весь вечер, но что-то не сильно помогает.

Один ее взгляд — и он посылает подальше все убеждения, забывает о благоразумии. Когда Даша смотрит на него так, он становится эгоистом.

Достал из дальнего угла шкафа спальник, оставшийся еще со времен школьных походов. Даша будет спать на диване, он на полу. Так он решил, так и будет.

Но, когда она вышла из ванной комнаты, одетая лишь в его футболку, доходившую ей до колен, смущенная, с алеющими щеками, его уверенность пошатнулась. Диван двухместный.