Нежный тиран

Оторвавшись от гондольера и» снова посмотрев вперед, Лаури почувствовала взгляд темных глаз Максима ди Корте. Несколько секунд она не могла избавиться от ощущения, будто ее изучает по меньшей мере Тициан. Внешность и манеры синьора впитали в себя средневековый дух города, которому он принадлежал. Его лицо было непроницаемо, но что-то в линии рта и в уголках глаз предупреждало о сокрытом внутри огне.

— Венеция пленительна, синьор. — Лаури чувствовала необходимость сказать хоть что-нибудь, зная, что Андрея настороженно смотрит на них холодными, никогда не улыбающимися глазами сквозь дым сигареты.

— Не при дневном свете. — Андрея стряхнула пепел в отражение фрески старого дома, который некогда был обителью какого-нибудь патриция.

— Как любой красивой женщине, Венеции нужен покров сумрака и нежный блеск звезд для того, чтобы подчеркнуть свою прелесть, — отметил Микаэль Лонца, слегка прищурив глаза в лукавой улыбке, чтобы все поняли тайный смысл его слов. Окурок Андреи зашипел в воде, и Лаури с облегчением почувствовала, что шлюпка замедляет свой ход. Они направлялись прямо к частному причалу напротив большого каменного здания, верхняя часть которого нависала над водой в форме террасы, окруженной декоративной балюстрадой.

К зданию была пристроена одинокая высокая башня, на которой замер взгляд опешившей Лаури. Шлюпка тем временем подошла к уходящим в воду ступенькам, ведущим к причалу, где их ждал сгорбленный старик лодочник. Он крепко держал шлюпку лодочным крюком, пока все прибывшие гуськом не поднялись по ступенькам, собравшись под стенами палаццо, долгими веками выгоравшими на солнце, под отблесками воды на сером камне.

Лаури не могла оторвать взгляд от той самой башни, которую она видела сегодня в странном вещем сне. Она могла, конечно, приметить этот дворец на иллюстрациях к мемуарам Травиллы ди Корте, но разве не удивительно, что каждая деталь приснившегося здания мистически подтверждалась наяву? Инстинкт подсказывал девушке, что в башне есть винтовая лестница, ведущая к верхним комнатам с узкими окошками, под самой крышей, окруженной бойницами.

Ей не нужно было спрашивать себя, кто живет в комнатах этой древней сказочной башни. Кто же еще, как не сам хозяин палаццо!

Лаура взглянула на высокого венецианца в темно-сером костюме и отметила, что он рассматривает свой дом с таким ожиданием в глазах, словно надеется, будто на террасе вот-вот появится сама Травилла, вся в белом, и наклонится над перилами, чтобы приветствовать внука ласковой улыбкой.

Балерины расположились на площадке у входа, защебетав на разных языках, а мужчины принялись разгружать вещи. Микаэль Лонца, оставив своих компаньонов, грациозно взлетел к огромной деревянной двери, в которой было на уровне его глаз вставлено забранное решеткой окошко. Над арочным портиком возвышался разъяренный каменный сокол, сжимающий в мощных когтях молнию.

— Соколиная охота — рыцарская забава. — Микаэль обернулся, прислонившись к двери. — Мне кажется, вы все еще запускаете их, маэстро. Прекрасные и безжалостные создания с зоркими глазами, молнией срывающиеся к жертве и выклевывающие ее сердце. Вы слышали, синьор, что в старые времена охотники строго наказывали любого, кто осмелился приласкать их темноперых любимцев?

Ничего странного. Женщины — а охотники в большинстве своем использовали соколиц — должны иметь только одного хозяина. Идемте, мисс Гарнер, я приглашаю вас в палаццо Фальконе. — Тонкие сильные пальцы легко прикоснулись к локтю Лауры, и она с дрожью переступила через порог, оказавшись в прохладном мраморном холле. Тускло поблескивали венецианские зеркала и светильники, у стен располагались троноподобные кресла, а сами стены были обшиты темным деревом без единого украшения. Зато потолок оказался пиршеством для глаз: он просто сверкал сценками из жизни средневековой Венеции. Эта прелестная роспись принадлежала кисти итальянского мастера, жившего в те времена, когда устраивались карнавалы, плелись интриги, заканчивавшиеся побегами на гондолах, а семейная вражда становилась поводом для дуэлей.

Много-много лет назад в этом старом пустынном холле эхом отдавался смех тициановских красавиц и их кавалеров, наблюдавших за проделками Пульчинеллы. Арлекин[6] в пестрых одеждах украдкой всовывал записку в маленькую белую ручку, а спрятавшийся лодочник уже ждал леди, спешащую к своему любовнику.

Огромная подкова лестницы вела в верхние покои. Мир и тишина, царившие в палаццо несколько месяцев, были мигом нарушены, когда шумная толпа артистов ворвалась внутрь, требуя, чтобы им объяснили, где они будут спать и на какое время назначен прием пищи.

— Лоренцо… Джованни!.. — На крик хозяина выбежала прислуга. Удивительно, но менее чем через час все уже разместились и распаковали вещи в отведенных комнатах, а тем временем внизу, в кухонной пещере, колдовала сияющая венецианка, обожавшая гомон и смех молодежи. Она любовно готовила для гостей кофе и угощение.