Нежный защитник

— Да, настаиваю.

— Вы уверены?

— Да! — выкрикнула Имоджин и тут же поморщилась от боли в челюсти. Ее нервы и так были напряжены до предела, а упрямство Реналда только усилило панику. Неужели Реналд и правда опасается, что Фицроджер примчится сюда, чтобы растерзать ее на куски?

Возможно, именно так он и поступит.

Реналд направился к двери, но на пороге обернулся. Его лицо выглядело непривычно серьезным.

— Еще одно слово, леди Имоджин. Даже не мечтайте запереться в Кливе и не пускать сюда Тая. Я собственноручно свяжу вас и вышвырну вон.

— Я и не думала о таком! — ужаснулась она.

— Я просто хотел, чтобы все было ясно. — Он пожал плечами. — Я больше не берусь предсказывать, на что вы еще способны.

Имоджин без сил откинулась на подушки. Она понимала, что должна страшиться того, что теперь ее мужу станет известно, где она прячется, но гораздо сильнее она хотела убедиться, что он жив.

До вечера они не получили никаких известий, и Имоджин ничего не оставалось, как снова лечь спать. Она запоздало сообразила, что лежит в кровати Фицроджера. Конечно, они поместили ее в хозяйской спальне. А где же еще?

В комнате не осталось никаких вещей, говоривших о том, кто здесь хозяин. Ведь он перевез их в Кэррисфорд, а остальное лежало в сундуках. Но ей казалось, что при желании она могла бы ощутить незримые следы его пребывания в этом месте.

Она прижала к груди подушку, на которой скорее всего покоилась его голова, и крепко заснула.

Когда утренний свет вырвал Имоджин из беспокойного сна, в ее положении ничего не изменилось.

Она вынуждена была признать, что для женщины, поднявшей руку на своего мужа, сознательно лишившей его возможности сражаться, это был очень плохой признак. Похоже, ее проступок может стоить ей жизни.

Что она станет делать, если он отошлет ее в монастырь? Она не знала, можно ли ее поступок считать поводом для развода.

Она прижала ладонь к плоскому животу. Был какой-то шанс на то, что она забеременеет. Она истово помолилась, чтобы так и было. Она знала, что Фицроджер никогда не откажется от жены, если она носит его ребенка.

Но даже если он позволит ей вернуться — будет ли он с ней добр, как прежде? Сможет ли ей доверять?

Стук в дверь возвестил о появлении слуг. Слуги внесли ее сундуки с вещами и даже арфу. Следом за слугами появилась Элсвит, смущенная, но веселая.

Имоджин так и подскочила на месте, обмирая от волнения. Ее сундуки? Ее личная служанка? Как это понимать? Но вот в комнату вошел Реналд.

— Тай в данный момент прикован к постели лихорадкой, но он в сознании и счел необходимым прислать вам вещи и служанку.

— Его лихорадка не опасна? — с тревогой спросила Имоджин.

— Насколько мне известно — нет.

— А… он ничего не говорил про меня?

— Он приказал отослать сюда ваши вещи.

— И все? — Имоджин не знала, к худу это или к добру.

— Он послал мне отдельный приказ. Вам запрещено под каким-либо видом покидать стены этого замка. — Он вдруг улыбнулся. — По крайней мере можно быть уверенным, что он не убьет вас в приступе ярости!

— Спасибо… — пролепетала Имоджин.

— И я не думаю, что он поколотит вас в полную силу, Имоджин. Тай прибегает к телесным наказаниям лишь в тех случаях, когда твердо уверен в их пользе.

— Она действительно будет, если ему от этого станет легче. — Ее отнюдь не обрадовал тот факт, что Реналд считает физическую расправу над ней чем-то само собой разумеющимся.

— Имоджин, дайте ему время, — засмеялся Реналд. — Вот увидите, он вас простит!

Имоджин постаралась найти утешение в его словах. Ведь Реналд знает Фицроджера лучше всех, и она готова была вытерпеть любую взбучку, если это станет ценой ее прощения.

Имоджин вспомнила, что на душе ее все еще лежит смертный грех — лживая клятва. Но сейчас у нее не было нужды в покаянии. Клятва больше не была лживой, а Ланкастер отправился на тот свет. Все, что ей требовалось, — так это священник.

Она немного приободрилась, встала с постели и приказала послать за священником.

Прошел почти час, пока в замок привели священника из деревни. Это был простой человек, и она не стала вдаваться в подробности своего прегрешения, а просто сказала, что дала на кресте лживую клятву. Он ужаснулся такому поступку, но как только удостоверился в ее искреннем раскаянии и в том, что нет нужды исправлять содеянное, с легким сердцем отпустил ее грехи. Единственной епитимьей стала ежевечерняя коленопреклоненная молитва в течение двух недель. Она должна вымолить у Пресвятой Девы силы и стойкость для избежания подобных соблазнов в будущем.

Имоджин приняла эту епитимью с радостью. Тем более что ей и без того было о чем попросить Деву Марию.

Имоджин отослала святого отца с миром и пообещала ему, что со временем преподнесет его церкви щедрый дар. Она не могла сказать с уверенностью, будет ли это в ее власти, но насчет Фицроджера не сомневалась: какими бы ни были их отношения, он не нарушит слова, данного ею святому отцу.

Она даже принялась напевать, любуясь ярким утренним светом: самое тяжкое бремя наконец-то было снято с ее души!