Нежный защитник

— Так или иначе, — заметил он, — но твоя сообразительность помогла тебе избежать гораздо более горькой участи. — У него вырвался глухой стон. — Господи, у меня сердце чуть не выскочило из груди, когда ты обратила против Генриха его собственные слова!

— Разве это было так опасно? Но мне ничего больше не пришло в голову. Я едва соображала от страха.

— Имоджин, неужели ты не знала, что я не позволил бы тебе страдать по-настоящему? — Она уже готова была подумать, что ему действительно больно.

— Конечно, я это знала! — заверила она. — И потому боялась еще сильнее.

— Черт бы тебя побрал, Рыжик! — взорвался он. — Когда ты наконец поймешь, что не должна меня защищать! Это я должен быть твоим защитником!

При звуках этого смешного прозвища сердце ее запело от счастья, а с непослушных уст слетело:

— Я ничего не могу поделать с собой, Фицроджер. Я люблю тебя.

Он замер, как будто снова получил булыжником по голове.

— Скажи мне одну вещь, — вкрадчиво начала она, когда он поднял взгляд, все еще непроницаемый, — ты считаешь, что я должна была позволить тебе драться с Уорбриком?

— Пойми меня правильно, Имоджин. Если бы ты оказалась под рукой в первые минуты, когда гнев был слишком силен, ты бы десять раз пожалела о своем поступке.

— Ты не зря предупреждал меня, чтобы я держалась от тебя подальше в подобные минуты.

— Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что вся эта свора в зале только и ждала от меня, что я изобью тебя до смерти? — спросил он, медленно качая головой.

— Да. А еще я отдаю себе отчет в том, что ты избегаешь ответа на мой вопрос.

Он снова покачал головой, но ответил:

— В тот момент ты хорошо сделала, что не позволила мне драться с Уорбриком. — Но прежде, чем она успела ответить, он добавил: — Только не вздумай снова учинить что-нибудь в этом роде!

— Это звучит не очень-то обнадеживающе.

— Возможно. Но отныне и впредь изволь вести себя сообразно своему полу и положению в обществе.

— Лучше тебе сразу отправить меня в монастырь, — со вздохом произнесла Имоджин. — Я пришла к выводу, что больше не смогу корчить из себя покорную, бессловесную жену. Во мне как будто что-то сломалось. Что-то такое, что нельзя восстановить.

Он коротко рассмеялся. Когда она подняла на него удивленный взгляд, он пояснил:

— Что-то я не припомню, чтобы ты хоть немного походила на покорную, бессловесную жену, Имоджин!

— Я была именно такой, пока не началось все это, — горячо заверила она. — И пока я не узнала тебя. — Теперь ей и самой было странно думать, что было такое время, когда она его не знала.

— Вот как? Значит, твой отец лучше меня умел управляться с твоим характером. — Он снова прошелся по комнате, пинком отшвырнув с дороги кнут. — Значит, — спросил он наконец, — ты даже притворяться не сможешь? За исключением самых тяжелых ситуаций, когда речь идет о жизни и смерти?

— Притворяться я смогу, — пообещала она, недовольно морщась.

— На людях, — добавил он.

— Конечно. — Она окончательно смутилась.

Он улыбнулся. Наконец-то она увидела его улыбку!

— Потому что наедине мне больше нравится иметь дело с очень честной и непокорной амазонкой!

Имоджин почувствовала, как в глазах вскипели слезы радости, и не пыталась их скрывать. Робко, но с надеждой она протянула ему руку. Он подошел и поднес ее к губам. Но стоило ему оказаться рядом и скинуть с ее головы вуаль, как она вспомнила о своем ужасном виде.

— Прости, — пробормотала Имоджин и отвернулась.

— Черт побери, Имоджин! — Он резко повернул ее лицо к себе. — С какой стати я должен убиваться по твоим волосам? — Он привлек ее к груди и поцеловал. Она ожидала жадного, властного поцелуя, но это был лишь знак нежности. — Я страдаю лишь из-за того, что меня в тот момент не оказалось рядом и я не смог этому помешать! — Его губы легонько коснулись ее опущенных век. — Уж если я твой рыцарь, Рыжик, я не имею права тебя подводить!

— Не имеешь. — Имоджин таяла в его объятиях. — Но… Ох, я слишком сильно тебя люблю…

— Боюсь, что это правда, — ответил он, уложив ее на кровать.

Она подняла глаза. Маски на его лице больше не было. Он снова был открыт перед ней, и она улыбнулась, приветствуя это преображение.

Он осторожно играл с ее волосами.

— Я не могу представить себе более сильного проявления любви, чем булыжник по темени. Потому что ты знала о последствиях, правда?

— Да.

Он стал расстегивать на ней пояс. Она замерла в его руках, все еще не уверенная, правильно ли он ее понял.

— Фицроджер, я знала о последствиях. И я поступлю точно так же, если понадобится.

— Ну уж нет! — рассмеялся он. — Из нас двоих хотя бы я должен учиться на ошибках! И если мы снова попадем в такое положение, я сначала свяжу тебя, чтобы не дать очередного шанса.

Имоджин наконец-то сочла возможным наслаждаться своим счастьем. Он одним движением снял с нее одежду, оставив одни чулки. И легко прошелся пальцами по следам синяков и ссадин.

— Нам обоим пришлось несладко, верно?

— Да. — Имоджин напряженно следила за его реакцией. — А что ты скажешь о моем лице?