Незийский калейдоскоп

— После тюрьмы у меня плохо с мимикой, — объяснил Клисс. — Я разучился адекватно реагировать, я же восемь лет находился в изоляции.

— Ну, так учись заново, иначе свою работу не выполнишь, — ни проблеска сочувствия, на редкость черствая девчонка. — Хочешь, я расскажу тебе про Дину Вански?

— Про какую Дину Вански?

— Это была моя самая близкая подруга. У нее были кости, как студень, — помнишь, я говорила?

Лейла смотрела из-под своей дикарской челки, неприязненно насупившись, словно Саймон, забывший, кто такая Дина Вански, совершил непростительную ошибку.

— Я уже вспомнил, — он постарался изобразить искреннюю заинтересованность. — Да, расскажи. Я не знал, что бывают такие случаи, непосильные для медицины.

— У Дины еще до рождения видоизменилась костная ткань, из-за того, что ее мать облучилась на Асклобе. Врачи советовали аборт, но Вански не согласились, они очень хотят попасть в свой рай, а считается, что после абортов туда не пускают. Когда Дина родилась, на нее сразу надели специальный костюм с экзоскелетом, за счет государства. В первые годы ее возили по всяким медицинским институтам, но ничего сделать не смогли, это не поддается лечению. Потом родители уехали вместе с Диной в Восточную Хардону, у них там вилла на берегу моря. Хм, вилла! Старая кирпичная хибара с гаражом и куцым садиком, Вански еще и часовню рядом соорудили, Дину заставляли каждый день там молиться. И она делала вид, что молится, а сама такие слова шептала… Я обещала Эмми, что не буду грязно выражаться вслух, а то бы процитировала, что она говорила богу своих родителей в этой паскудной часовне!

Девушка замолчала, налила в стаканчик апельсиновой санды, отпила несколько глотков. Она каждый раз приносила с собой напитки, но Клисса никогда не угощала.

— Ей все время твердили, что она должна радоваться — мол, бог ее любит, поэтому она родилась не такой, как все, и за свои страдания без проблем попадет в рай. И еще говорили, что она должна молиться за всех остальных, поскольку молитвы увечных и убогих обязательно будут услышаны, а она единственная на весь Ниар увечная и убогая, больше таких нет. Однажды Дина сказала, что они могут засунуть свой рай в зад…

Лейла запнулась и опустила глаза, это укрепило Саймона в подозрении, что скрытая аппаратура для слежки здесь точно есть.

— В общем, именно так она и сказала, — продолжила Лейла, — и еще кое-что в том же духе. Тогда у нее на полгода отобрали интероператорский шлем и отключили от Сети ее комп, хотя Сеть — это единственное хорошее, что у нее было. От тоски Дина чуть не свихнулась, но потом придумала, что делать: притворилась, что кается, и после исповеди ей опять разрешили гулять в Сети.

— Наверное, там вы с ней и познакомились? — предположил Саймон.

— Да, — не стала отрицать Лейла. — Потом оказалось, что мы живем рядом, от поселка ленинцев до виллы Вански шесть километров. Там пустынное побережье: серый песок, скалы, птицы, заросли плавницы, все время свистит ветер… У Дины было инвалидное кресло, и она часто гуляла одна, в сопровождении робота-санитара. Знаешь, как она выглядела? Руки и ноги тонкие, как ножки вон того стула, а шея чуть потолще моей руки. Без фиксирующего воротника Дина не могла бы держать шею вертикально. У нее не было ногтей, вместо них тонюсенькие полупрозрачные пластинки, едва отрастали и сразу ломались, — Лейла взглянула на свои длинные ногти, покрытые сиреневым лаком. — Кожа нездорово белая и до жути тонкая — чуть что, выступала сукровица. У Дины были серые глаза и жидкие бесцветные волосы, зато черты лица ничего, правильные. Ты слышал о топ-модели Моне Янг? Дина была на нее похожа, причем без всяких пластических операций — как замученное паразитами растение похоже на здоровый экземпляр. Дине постоянно было больно. Она принимала лекарства, и все равно оставалась приглушенная боль, рассеянная по всему телу — ты, не знаешь, что это такое, а Дина не знала, как может быть иначе.

Занавешенные челкой глаза Лейлы набухли влагой, белки покраснели. Неужели плачет?..

— Ты была очень привязана к своей подруге? — Саймон надеялся, что удалось сымитировать сочувствие.

— Я ее ненавидела.

— За что?

— За то, что она есть.

По-детски хлюпнув носом, Лейла вытерла глаза (наглым алым тычинкам ничего не сделалось — суперстойкая краска), под завистливым взглядом Клисса доверху наполнила стаканчик шипучей апельсиновой сандой и залпом осушила.