Незнакомка из Уайлдфелл-Холла

— Как приятно! — продолжал он, не слушая. — Пока ты это делаешь, остальные кошмары рассеиваются, но этот словно превращается в явь. И не кончай, пока он тоже не исчезнет. Такого безумия я не выдержу, оно меня убьет.

— Он не исчезнет, — сказала я внятно. — Потому что это явь.

— Явь! — вскричал он, вздрагивая точно от укуса аспида. — Так что же, ты и правда она?

— Да. Но не содрогайтесь, словно я ваш заклятый враг. Я приехала ухаживать за вами, делать все то, чего ни одна из них не пожелала.

— Бога ради, не пытай меня! — вскрикнул он в болезненном возбуждении и начал бормотать злобные проклятия мне и злой судьбе, которая привела меня сюда, а я тем временем унесла губку с тазиком и вновь села подле него.

— Где они? — спросил он. — Они что, все меня бросили? И слуги тоже?

— Слуги тут, и вы можете позвать их, если вам угодно. Но лучше лягте поудобнее и попробуйте успокоиться. Никто из них не может, да и не станет ухаживать за вами с такой заботливостью, как я.

— Я ничего не понимаю, — пробормотал он с тоскливым недоумением. — Это мне во сне привиделось или… — И он закрыл глаза ладонью, словно тщась разгадать какую-то тайну.

— Нет, Артур, вам не привиделось, что ваше поведение вынудило меня оставить вас. Но я узнала, что вы больны, и вернулась ухаживать за вами. Не страшитесь довериться мне. Только скажите, чего вам хотелось бы, и я постараюсь сделать все возможное. Больше о вас заботиться некому, а моих упреков вы можете не опасаться.

— А-а! Понимаю! — произнес он с горькой усмешкой. — Поступаешь, как милосердная христианка, чтобы заслужить в раю местечко повыше, а для меня вырыть яму в аду поглубже.

— Нет. Я приехала предложить вам ту помощь и утешение, каких требует ваша болезнь. А если от этого будет польза не только вашему телу, но и душе, если в вас пробудится раскаяние и…

— Да-да! Сейчас самое время допекать меня угрызениями совести и стыдом. А что ты сделала с моим сыном?

— Он здоров, и вы сможете его увидеть, если сумеете держать себя в руках. Но не сейчас.

— Где он?

— В безопасном месте.

— Он здесь?

— Где бы он ни был, вы увидите его не раньше, чем обещаете оставить его на полном моем попечении с правом увезти его, когда и куда я сочту нужным, если, по моему мнению, в этом вновь возникнет необходимость. Но поговорим обо всем завтра. Сейчас вам нужен покой.

— Нет, дай мне повидать его сейчас же. Если уж иначе нельзя, я обещаю.

— Нет…

— Клянусь Богом! — Ну, так приведи же его.

— Вашим обещаниям и клятвам я доверять не могу. Мне нужно письменное соглашение, и подписать его вы должны в присутствии свидетеля… но не сегодня. Отложим на завтра.

— Нет, сегодня… сейчас же! — потребовал он с таким лихорадочным возбуждением, с таким упрямым намерением добиться своего немедленно, что я сочла за благо уступить — ведь иначе он не успокоился бы. Однако жертвовать интересами моего сына я не собралась, и, четким почерком написав на листке бумаги необходимое обязательство, я внятно прочла его ему и дала подписать в присутствии Рейчел. Он умолял, чтобы я на этом не настаивала: к чему перед прислугой показывать, что я не доверяю его слову? Я ответила, что очень сожалею, но он сам лишил себя моего доверия и должен принимать последствия. Тогда оказалось, что у него нет сил держать перо.

— В таком случае подождем, пока вы эти силы не обретете, — ответила я.

Он попытался и тут же обнаружил, что в такой темноте писать никак не в состоянии. Я прижала палец к тому месту, где ему следовало поставить подпись, и сказала, что свою фамилию он, конечно, сумеет вывести и в полном мраке. Да, конечно, только он не в силах написать хотя бы букву!

— Если вам так плохо, то тем более все надо отложить на завтра.

Убедившись, что я не уступлю, он в конце концов сумел подписать наш договор, и я послала Рейчел за маленьким Артуром.

Возможно, тебе покажется, что я была слишком жестока, но, по-моему, мне не следует терять свое преимущество и никак нельзя ставить под угрозу моего сына, неоправданно щадя чувства этого человека. Мальчик не забыл отца, но за тринадцать месяцев разлуки, во время которых он ничего о нем не слышал и даже шепотом его не называл, совсем от него отвык. И когда он робко вошел в полутемную комнату, увидел больного, совсем не похожего на себя прежнего, увидел воспаленное лицо, дико горящие глаза, то инстинктивно прижался ко мне, глядя на отца со страхом, а вовсе не с радостью.

— Подойди сюда, Артур, — сказал тот, протягивая руку к мальчику, который послушно подошел и робко коснулся горячей ладони, а потом испуганно вздрогнул: отец ухватил его повыше локтя и притянул к себе.

— Ты меня узнаешь? — спросил мистер Хантингдон, впиваясь взглядом в детское лицо.

— Да.

— Кто я такой?

— Папа.

— Ты рад меня видеть?

— Да.

— Нет, не рад! — возразил отец, в полном разочаровании разжимая пальцы, и бросая на меня злобный взгляд.