Незнакомка из Уайлдфелл-Холла

В течение следующих шести недель я виделась с ним несколько раз, но — за одним исключением — только в обществе его матери или сестры, или их обеих. Когда я приезжала к ним с визитом, он всегда умудрялся быть дома, а когда они приезжали ко мне, привозил их он в своем фаэтоне. Нетрудно было заметить, как радовала его матушку такая сыновняя внимательность и новообретенный вкус к домашней жизни.

Единственная наша встреча наедине случилась в безоблачный, но невыносимо жаркий день в начале июля. Я ушла с маленьким Артуром в лес, который примыкает к парку, и усадила его среди мшистых корней старого дуба. Нарвав колокольчиков и шиповника, я встала перед ним на колени и один за другим вкладывала цветки в его пальчики, наслаждаясь небесной их красотой, глядя в его улыбающиеся глазки, забыв на мгновение все свои заботы и тревоги, смеясь его веселому смеху и радуясь его радости. Вдруг солнечное кружево на траве скрыла тень, и, повернув голову, я увидела, что рядом стоит Уолтер Харгрейв и смотрит на нас.

— Простите меня, миссис Хантингдон, — сказал он, — но я был заворожен! У меня не хватило духу ни сделать еще один шаг и помешать вам, ни оторваться от созерцания этой чарующей картины и тихо уйти! Каким крепышом становится мой маленький крестник и какой он сегодня веселый!

Тут он нагнулся к мальчику и хотел взять его за руку, но, заметив, что его ласка вместо приветливой улыбки вот-вот вызовет слезы и вопли, благоразумно попятился.

— Какой радостью и каким утешением должен служить вам, миссис Хантингдон, ваш прелестный малыш, — заметил он с легкой грустью в голосе, не спуская с малютки восхищенного взора.

— Да, вы правы, — ответила я и справилась о здоровье его матушки и сестры.

Он вежливо ответил и вернулся к теме, от которой я пыталась уклониться, — однако с некоторой робостью, словно опасаясь рассердить меня.

— У вас давно не было известий от Хантингдона?

— На этой неделе нет, — ответила я, хотя точнее было бы сказать: «Вот уже три недели!»

— Утром я получил от него письмо. Жалею только, что не такое, какое мог бы показать его супруге! — Тут он наполовину вытащил из жилетного кармана письмо с адресом, начертанным все еще любимой рукой Артура, хмуро глянул на него, засунул обратно и добавил: — Но он извещает меня, что приедет на будущей неделе.

— Мне он это сообщает в каждом своем письме!

— Ах, вот как! Что же, совсем в его духе! Однако мне он с самого начала сказал, что намерен пробыть в Лондоне до этого месяца.

Такое доказательство предумышленного обмана и непрерывного пренебрежения истиной было как пощечина.

— Это вполне согласуется со всем его поведением, — заметил мистер Харгрейв, внимательно глядя на меня и, полагаю, верно истолковав выражение на моем лице.

— Так, значит, он действительно приедет на следующей неделе? — сказала я, прерывая молчание.

— О, не сомневайтесь… Если подобная уверенность может быть вам приятна. Но неужели же, миссис Хантингдон, вы способны радоваться его возвращению? — воскликнул он, вновь пристально вглядываясь в мое лицо.

— Разумеется, мистер Харгрейв. Ведь он мой муж, не так ли?

— Ах, Хантингдон, ты не ведаешь, чем ты пренебрегаешь! — с чувством прошептал он.

Я взяла моего малютку на руки и, пожелав мистеру Харгрейву доброго утра, вернулась домой, чтобы предаться своим мыслям без чьего-либо надзора.

Правда ли, что я рада? Да. И безумно. Хотя и сержусь на Артура за его поведение, хотя и чувствую, что он поступал со мной дурно, и намереваюсь дать почувствовать это и ему.

Глава XXX СЕМЕЙНЫЕ СЦЕНЫ

На следующее утро я тоже получила от него несколько строк, подтверждавших то, что сказал мне Харгрейв о его возвращении. И он действительно приехал на следующей неделе — но в состоянии и телесном, и душевном даже еще худшем, чем в прошлом году. Однако на этот раз я не собиралась молча спустить ему его проступки — опыт убедил меня в ошибочности такой снисходительности. Только в первый день он очень устал с дороги, а я так ему обрадовалась, что у меня не хватило духу встретить его упреками, и я отложила этот разговор на следующий день. Утром он все еще не отдохнул, и я решила подождать еще немного. Однако, когда во время обеда, позавтракав в двенадцать часов бутылкой содовой с чашкой крепкого кофе и удовлетворившись в два часа за вторым завтраком еще одной бутылкой содовой, но на этот раз с коньяком, он принялся придираться ко всему, что подавалось на стол, и потребовал, чтобы мы переменили кухарку, я подумала, что настала подходящая минута.

— До твоего отъезда, Артур, — заметила я, — ты был ею доволен и нередко ее хвалил.

— Так, значит, в мое отсутствие ты позволила ей совсем распуститься. Такой отвратительной стряпней можно только отравиться! — Он капризно оттолкнул тарелку и с унылым видом откинулся на спинку стула.

— По-моему, изменился ты, а не она, — сказала я, но очень мягко, потому что не хотела его раздражать.