Незнакомка с родинкой на щеке

Тогда, в Масловке, когда я поглядела на нее внимательным взглядом и сказала, что Ида – самая лучшая кандидатура на роль жертвы ревнивой жены, она перепугалась. Бог знает что подумала. Но потом вошла во вкус и более чем сносно отыграла свою роль: лежала на паркете, картинно раскинув руки да закатив глаза, и советовала Фустову, как лучше полить ее вишневым соком, дабы выглядело натурально…

На основе тех фотокарточек, моего платка и Жениного револьвера Фустов позже «состряпал» уголовное дело. Показания свидетелей и прочие подписи были фальшивыми, что раскрылось бы при первой же проверке – да только мы прекрасно знали, что Якимову не до того, чтобы те проверки организовывать. Времени на это он вовсе не имел. Был рад стечению обстоятельств и действительно приблизил к себе Фустова, преподнесшего такой роскошный подарок.

Я помолчала, дождавшись, когда на перроне стихнет второй свисток отбывающего поезда, а потом заговорила вполне серьезно:

— Я вовсе не собираюсь вас поучать, Ида. Живите, как умеете. Я только хотела сказать вам, что ваш брат был хорошим человеком. Он не убийца, что бы там ни писали в газетах. Я жива до сих пор благодаря ему – и я этого не забуду. Так помните и вы, что Давид раздумал бросать бомбу, когда ему напомнили о вас. Ради вас он этого не сделал, понимаете?

Хотелось бы думать, что мои слова хоть что-то тронули в ее душе. Но Ида мне так и не ответила. Только глубже зарылась лицом в меховой воротник, отказываясь смотреть в глаза.

— Ладно, чего на холоде стоять… Прощайте, что ли?

— Прощайте.

Ида поежилась и все-таки подняла на меня глаза:

— Я вот еще что хотела сказать… чтоб вы себе не думали разного… не было у меня с вашим мужем ничего. Евгений Иванович – он хороший. Я зря тогда дурное про него сказала.

— Я знаю, - ответила я и улыбнулась.

Она потопталась еще немного на месте. Потом, развернулась и, более не взглянув на меня, шагнула в двери вагона.

А я осталась.

Никогда не любила вокзалы. Вспомнилось вдруг, как точно так же я стояла когда-то на перроне и прощалась с Женей. Был май, дурманяще пахло сиренью, и я изо всех сил старалась не расплакаться, потому как уверена была на все сто, что более никогда не увижу Ильицкого. Я улыбнулась тем прошлым своим мыслям. Нынешнее расставание наше было куда-куда серьезней – но отчего-то безысходности я теперь не чувствовала.

Все будет так, как захочу я и только я. Теперь уж точно.

С теми мыслями и легкой улыбкой на губах я и осталась, запрокинув голову и долго глядя в свинцовое питерское небо. Снежинки падали и ласково холодили мое лицо. А потом… я вдруг четко осознала, что на меня смотрят. Чей-то взгляд сквозь толпу провожающих жег, будто пламя.

Я обернулась. В эти минуты к отбытию готовился один-единственный поезд: пассажиры его, подобно Иде, давно устроились на местах, но провожающие еще суетились на перроне. Однако они не помешали мне тотчас выловить из толпы взгляд тех самых черных глаз. Я не поверила себе. Тем более что потеряла тот взгляд уже через миг, но – ясно видела уходящую прочь мужскую фигуру с темной припорошенной снегом шевелюрой и в армейской шинели. И бросилась следом, не помня себя. Отчаянно продиралась сквозь толпу, не обернулась даже на сброшенную чьим-то плечом шляпку с моей головы – лишь бы не упустить мужчину из виду.

А после он вошел в вагон. Перрон уже оглушило третьим свистком, и из труб повалил пар, норовя обжечь, а я бежала со всех ног. Спотыкалась, путалась в юбках, но – ухватилась рукою за поручень дверей, в которые вошел он. Поезд уж тронулся, и меня здорово тряхнуло, Я бы вовсе растянулась, наверное, на мостовой – если бы такие знакомые сильные руки не подхватили бы меня вовремя.

Легко, как ребенка, Женя втащил меня в вагон. Бережно прижал к себе.

— Глупая… куда же ты так бежишь? Ну зачем? Зачем?!

Ладони по моей спине поднялись вверх, зарылись в волосы, а после обхватили мое лицо. Пальцы нежно гладили подживающие ссадины. А я крепко держала мужа за плечи, смотрела в его глаза и, ей-Богу, боялась дышать. Боялась моргнуть – будто, когда открою глаза снова, он исчезнет, а я проснусь.

— Ты сам знаешь зачем — не смей больше спрашивать, - ответила я, тоже касаясь его лица и медленно, нерешительно свыкаясь, что это все-таки явь.

Он улыбнулся, и я оттаяла окончательно.щцзыяу Обвила его шею и плотнее прижалась к груди.

— Ты ведь даже не знаешь, куда мы едем…

— Все равно, - отозвалась я. – Главное, что вместе.

©А.Логинова, 2017 г.