Незнакомка в зеркале (ЛП)

Лизетт тайком изучала гостью. Кисти рук, да, они способны выдать истинный возраст, но открытые участки кожи, выглядывавшие из густой собачьей шерсти, выглядели гладкими и безупречными.

И собака. В щедро украшенном ошейнике можно спрятать все что угодно — камеру, диктофон…

Лизетт схватила чашку и отступила назад. На этот раз казалось невозможным мурлыкать или напевать вслух, но она упрямо завела песню в голове, сосредоточившись на словах, пока они не заглушили все остальные мысли. «Веди себя нормально! — кричал внутренний голос. — Нормально!».

— Прости, — выпалила Лизетт. — У меня ужасные манеры. Полагаю, виновато недомогание, ведь я так давно не болела, что не помню, когда в последний раз брала больничный. Слава Богу, похоже, все проходит, — неуверенно улыбнулась она и направилась в кухню. — Хочешь кофе? Я как раз собиралась заварить свежий.

— Прекрасно, — прощебетала Мэгги, убив надежду, что откажется и заверит, будто зашла только убедиться, что у соседки все в порядке, и теперь может со спокойной душой вернуться домой.

Лизетт глубоко вздохнула и вошла в кухню. Веди себя нормально.

Почти час прошел, прежде чем Мэгги наконец поднялась, по-прежнему держа песика, которого, как выяснилось, зовут Рузвельт — явный чемпион по самой нелепой кличке среди крошечных мосек, которую когда-либо слышала Лизетт, — и отправилась восвояси. Что за женщина отважилась бы на столь продолжительный визит к соседке, подхватившей непонятный вирус? Ипохондрик, для разнообразия решившая по-настоящему заболеть? Настолько изнемогающая от недостатка общения особа, что рискнула подцепить инфекцию? Просто крайне любопытная проныра? Или миссис Роджерс шныряет окрест, пытаясь выяснить что-то конкретное… Что именно?

Каждый раз, когда возникали подобные предположения, немедленно накатывала головная боль и приходилось мысленно отступать.

Пока Лизетт готовилась выйти на улицу, снова позвонила Диана, чтобы справиться о самочувствии подруги. Лизетт откровенно сообщила, что ей гораздо лучше, уже несколько часов почти не выворачивает и она даже собралась сходить и купить кое-какие медикаменты на тот случай, если опять станет хуже. Странно, но она чувствовала, что должна тщательно подбирать слова, что все сказанное будет проанализировано и взвешено…

Быстро начала напевать, и подкравшаяся боль исчезла. «Проклятье, да я становлюсь прямо-таки мастером по управлению манией преследования!»

Как там говорится? Даже у параноика есть враги. Но как параноику отличить настоящих врагов от мнимых? «Посмотри, с какой подозрительностью ты отнеслась к участливой Мэгги! А если бы она не таскала повсюду свою похожую на грызуна брехливую собачонку, ты приняла бы ее более радушно? Может, неприязнь к шавке перенеслась на ее хозяйку?»

Наверное. А может, и нет.

Оказывается, психам живется нелегко — мысли без конца разбегаются.

Однако имеются установленные факты и неизвестные. Неизвестно, когда она переехала в этот дом. Неизвестно, когда начала работать в «Беккер инвестментс». И совсем неизвестно, что произошло за пропавшие два года жизни.

Но самое тревожное — она целых три года не замечала этих пробелов и даже чужого лица в зеркале.

Пока точно не выяснится, что происходит, не самое ли разумное предположить, что все эти бредовые мысли — правда? Если допущение ошибочно, отлично — ничего страшного, ничего загадочного. Но если предположение истинно, то необходимо сделать все возможное, чтобы защитить себя… от кого?

Лизетт заперла входную дверь, подошла к своей машине, припаркованной на подъездной дорожке между их с Мэгги домами, — специально не глядя на окна соседки на тот случай, если та как всегда шпионит, — и вдруг похолодела, осознав, что не помнит, как давно и где покупала этот автомобиль — серебристый «камри», со всевозможными прибамбасами, надежный и ничем не примечательный. Она даже не знала, какого года эта модель.

Страховка и документы на машину лежали в бардачке. Лизетт потянулась было его открыть, но сообразила, что любопытной кумушке прекрасно видны все ее телодвижения, так что просто завела двигатель и плавно вырулила к шоссе, где остановилась и посмотрела в обе стороны, как делала всякий раз, прежде чем выехать на главную дорогу.

Казалось, эта механистическая осторожность и полное отсутствие любопытства являлись такой же неотъемлемой частью ее натуры, как голубые глаза. И эти черты теперь воспринимались неправильными, нет, не голубые глаза — они-то точно не изменились, — а все остальные составляющие ее нынешнего образа. Лизетт не позволяла себе активно думать об этом, потому что страшилась за рулем пережить приступ убийственной головной боли, но в глубине души признавала, что всё — абсолютно всё — в ее теперешней жизни совершенно неправильно. Автомобиль неправильный, дом неправильный, работа неправильная… она сама — самая неправильная.