Незнакомцы

Полковник пытался объяснить им, что Беннелл и его сотрудники могли заразиться и верить им нельзя, как и вообще никому из персонала хранилища, но у Фалькирка это плохо получалось, потому что он был армейским командиром, а не краснобаем, и на фоне аргументов более опытного Фостера Полничева доводы его смахивали на бред параноика.

Даже тот, на кого Леланд больше всего рассчитывал — генерал Максуэлл Ридденхауэр, — не оправдал его надежд. Председатель Объединенного комитета начальников штабов поначалу отмалчивался, внимательно выслушивая каждую из сторон, выполняя как бы посредническую миссию, поскольку по занимаемой должности являлся не только профессиональным военачальником высокого ранга, но и ключевой политической фигурой. Однако вскоре стало ясно, что он все же склонен встать на сторону Полничева, Фоксуорта и Хертора, а не Леланда Фалькирка.

— Я понимаю ваши опасения относительно данной ситуации, полковник, и высоко ценю ваш огромный практический опыт и профессиональное чутье, — сказал генерал, — но мне думается, что проблема вышла за рамки вашей компетенции. Прежде чем принять кардинальные меры, следует привлечь к ней ученых — невропатологов, биологов, философов, других специалистов. Безусловно, если появятся бесспорные признаки серьезной угрозы, я тотчас же изменю свою точку зрения и поддержу ваши требования: изолировать всех свидетелей из мотеля, ввести на неопределенный срок карантин на объекте «Скала Громов» и сделать ряд других решительных шагов, на которых вы настаиваете. Но в настоящий момент, при отсутствии явной и значительной опасности, нам следует воздерживаться от резких маневров и пока оставить открытым вопрос о рассекречивании операции.

— При всем моем уважении к вам, — с трудом сдерживая ярость, ответил Леланд, — я остаюсь при своем мнении, что опасность существует, и чрезвычайно серьезная. Поэтому у нас просто нет времени на привлечение невропатологов и философов, не говоря уже о пустых словопрениях бесхребетных политиканов.

Эта откровенная оценка вызвала бурную ответную реакцию Фоксуорта и Хертора, этих низких интриганов от политики. Они подняли крик, полковник утратил свойственное ему самообладание и тоже повысил голос. Селекторное совещание превратилось в шумную перепалку, и Ридденхауэру пришлось вмешаться и прекратить спор. Он настоятельно рекомендовал как воздержаться от каких-либо действий против свидетелей, так и не торопиться с усилением либо ослаблением режима секретности.

— Я постараюсь получить срочную аудиенцию у президента, — пообещал он, — и в течение суток, максимум двух, мы выработаем план, устраивающий всех.

Услышав эти слова, Леланд с горечью подумал: это утопия.

Отключив связь, он с минуту продолжал стоять, пытаясь унять яростную дрожь, прежде чем решился вызвать к себе в кабинет лейтенанта Хорнера. Ему не хотелось, чтобы тот догадался, что переговоры закончились не в его, Фалькирка, пользу и генерал Ридденхауэр не одобрил задуманную им операцию. Полковник четко осознавал свою задачу. Цель его была ужасной, страшной — но ясной.

Он отдаст приказ перекрыть федеральную магистраль № 80 под предлогом утечки отравляющего вещества и таким образом изолирует мотель «Спокойствие», после чего арестует свидетелей и доставит их в хранилище «Скала Громов». Когда они вместе с доктором Майлсом Беннеллом и другими вызывающими подозрение сотрудниками будут заперты за бронированной дверью, Леланд всех уничтожит парочкой ядерных бомбочек, хранящихся среди прочих боеприпасов в катакомбах. Двух пятимегатонных бомб с лихвой хватит, чтобы превратить все и вся в подземелье в пыль и прах. Таким радикальным способом будет устранен главный очаг инфекции, гнездо врага. Безусловно, останутся другие источники заражения: семьи Толк и Халбург, не вернувшиеся в Неваду свидетели и так далее. Но Леланд не сомневался, что после его мужественного самопожертвования ради уничтожения основного очага заразы Ридденхауэру станет стыдно за свое малодушие и он найдет в себе силы довести дело до конца и раз и навсегда очистить Землю от опасной инфекции.

Леланда Фалькирка трясло, но не от страха, а от гордости за себя. Он был несказанно горд тем, что ему выпала честь сражаться и победить в величайшей битве всех времен — во спасение не только нации, но и всей планеты от беспрецедентной угрозы. Он был уверен, что не дрогнет, принося себя в жертву. Он не испытывал страха. Полковник представил себе, что он почувствует в последнюю долю секунды свой жизни, и его обдало жаром при одной лишь мысли о той ни с чем не сравнимой боли, которую ему предстоит преодолеть. О, это будет чудовищная боль, но одновременно и столь непродолжительная, что он, несомненно, перенесет ее так же стойко, как и всякую другую, которой он себя подвергал.

Теперь он был абсолютно спокоен. Умиротворен. Безмятежен.