Держа наготове свой пистолет-пулемет, Леланд спустился на маленьком лифте на третий подземный этаж. Он без колебаний убил бы на месте каждого, кто осмелился бы встать на его пути. А если бы стало ясно, что ему не одолеть противника, полковник бы тотчас же застрелился. Он был полон решимости не дать овладеть собой. Все его детские и юношеские годы родители Фалькирка только и делали, что пытались подчинить его своей воле и превратить в одного из себе подобных — в кликушествующего религиозного фанатика, самобичевателя и богобоязненного трясуна, бормочущего в трансе никому не понятные слова. Он не позволил изменить себя собственным родителям и не намерен был допустить этого теперь.
Весь нижний подземный этаж был отведен под склад боеприпасов. Кроме охранников и нескольких рабочих, здесь редко кто бывал, персонал работал и жил на втором этаже. Выйдя из лифта, полковник с удовольствием отметил, что на складе нет ни единой живой души: генерал Альварадо выполнил распоряжение Леланда и отослал всех сотрудников по их домам в хранилище.
Возможно, генерал думал, что, пойдя на сотрудничество с ним, он сумеет убедить полковника в том, что ни он, ни его подчиненные не заражены и остаются людьми. Но Леланд не был настолько наивен, чтобы попасться на такую уловку. Его родители тоже временами вели себя как обычные люди, улыбались, расточали медовые речи, клялись в любви и преданности, но стоило только расслабиться и поверить им, как они показывали свое подлинное лицо. Они хватались за ремень или ракетку для игры в настольный теннис и спускали с маленького Леланда три шкуры именем Господа Бога. Нет, Леланда Фалькирка было не так-то легко провести всеми этими разговорами о человеколюбии, потому что уже с юных лет он привык видеть под личиной обыденности бесчеловечное нутро.
Подходя к массивной бронированной двери склада боеприпасов, Леланд нервно огляделся по сторонам, на темные ниши, куда не доставал свет фонарей: в детстве его нередко сажали за непослушание в глухой угольный погреб.
Полковник приложил левую ладонь к стеклянной панели возле двери, и дверь откатилась в сторону. Тотчас же автоматически включилось освещение, и взору Леланда предстали штабеля ящиков и контейнеров с патронами, гранатами, снарядами, ракетами, минами и прочими средствами разрушения.
В самом конце склада тускло поблескивала стальная махина размером в двадцать квадратных футов — специальный, особой прочности бронированный сейф, открыть который один человек не мог. Лишь восемь сотрудников хранилища имели к нему доступ, но дверь его открывалась лишь после того, как трое из них в течение минуты один за другим прикладывали к нему ладони. Однако Леланд все предусмотрел: после включения новой программы компьютера единственным хранителем арсенала тактического ядерного оружия стал он. Полковник приложил левую ладонь к прохладному стеклу, и спустя пятнадцать секунд многослойная стальная дверь с тихим жужжанием открылась, сдвинутая с места электромоторами.
Справа от проема висели на крюках подвесные ядерные бомбы, слева в специальных контейнерах лежали в ожидании Армагеддона их двойные заряды, вдоль задней стенки хранились в выдвижных ящиках детонаторы.
Леланд умел обращаться с ядерными устройствами, это предусматривалось программой обучения офицеров ОРВЭС. Он извлек компоненты из контейнеров, снял с крюков два корпуса и за восемь минут собрал обе бомбы, то и дело поглядывая на дверь. Фалькирк вздохнул с облегчением, лишь установив таймеры на пятнадцать минут и запустив часы.
Затем он закинул свой пистолет-пулемет за спину и, повесив на каждое плечо на ремнях по бомбе в 69 фунтов, потащил их, скрючившись и кряхтя, из сейфа.
Любой другой на его месте непременно передохнул бы раза два-три, пока тащил такую ношу через весь огромный склад. Любой другой человек волей-неволей остановился бы, положил бомбы на пол, отдышался и лишь после этого, поднапрягшись, пошел бы дальше. Любой другой — но только не Леланд Фалькирк. Он сгибался и прерывисто дышал под тяжестью смертельного груза, стонал и сопел от боли в плечах и пояснице, но с каждым шагом чувствовал себя все более счастливым.
В зале он положил одну из бомб на пол напротив дверей лифтов и огляделся по сторонам, на гранитные стены и потолок. Лицо его исказила злорадная улыбка: более надежный саркофаг трудно было даже представить себе! Любое живое существо, даже инородное, обладающее огромными способностями к адаптации, было обречено на гибель в этих катакомбах — либо под обломками колоссальных каменных глыб, либо сгорев и превратившись в пар от удара тепловой волны при ядерном взрыве.
Ядерная боль.