— Увы, — признал Брендан. — Возможно, это как-то связано со сном, который приснился мне прошлой ночью.
— Снова черные перчатки?
— Нет, они мне пока не снятся. Прошлой ночью я гулял во сне в каком-то месте, наполненном прекрасным золотистым сиянием, настолько ярким, что я ничего вокруг себя не мог различить, но при этом у меня совершенно не болели глаза. — В голосе кюре появилась особая, почти благоговейная интонация. — Во сне я все шел и шел, не ведая, где я, и не понимая, куда иду, но предчувствуя встречу с чем-то необычайно значительным и невообразимо прекрасным. Я не просто сам приближался к этому предмету или явлению, меня влекло туда, влекло настолько властно, что, казалось, этот безмолвный зов сотрясает меня. Сердце мое готово было выскочить из груди, и мне было страшно, правда, совсем чуть-чуть. И то был вовсе не дурной страх, святой отец, вовсе нет. Я просто с замирающим сердцем шел сквозь золотистый свет к чему-то изумительному, чего я не видел, но ощущал.
Завороженный проникновенным голосом Брендана, отец Вайцежик даже присел на край кровати.
— Это, несомненно, видение, обращение к тебе во сне Бога. Он зовет тебя назад к вере, призывает вернуться к несению службы.
— Нет! — затряс головой Брендан. — Нет. В этом сне не было ничего религиозного, ни малейшего намека на божественное присутствие. Иного рода трепет наполнял меня, радость, отличная от радости служения Господу или веры в Него. Я четырежды пробуждался за эту ночь, каждый раз на моих ладонях были круги. И каждый раз, засыпая, я снова видел тот же сон. Происходит нечто чрезвычайно необычное и важное, святой отец, и я участвую в этом. Но, что бы то ни было, ни моя прежняя вера, ни опыт, ни знания не готовили меня к этому.
«Не был ли то призыв дьявола? — подумалось вдруг отцу Вайцежику. — Возможно, сатана, узнав о том, что душа священника в опасности, одел свой омерзительный облик в обманчиво привлекательный золотистый свет, дабы сбить молодого служителя Господа с истинного пути».
Не отступаясь от своего твердого намерения вернуть кюре в лоно церкви, но лишь временно терпя поражение, отец Стефан Вайцежик решил объявить перемирие, а потому сказал:
— Итак, что же теперь? Ты не готов надеть свой католический воротничок и вернуться к выполнению своей миссии. Следует ли мне понимать это так, что пора связаться с Ли Келлогом, иллинойским архиепископом, и попросить его утвердить проведение психиатрической экспертизы? Ты этого хочешь?
— Нет, — улыбнулся Брендан. — Мне уже не кажется, что в этом будет какой-то прок. Если вы не возражаете, я хотел бы вернуться в свою комнату при церкви и подождать там, как будут развиваться события дальше. Конечно, как разуверившийся священник я уже не могу выслушивать исповеди или служить мессу. Но зато я вполне могу хоть что-то делать, например, помогать вам с документацией.
Отец Вайцежик вздохнул с облегчением: он ожидал, что Брендан пожелает вернуться к мирской жизни.
— Конечно же, ты можешь жить в своей комнате и для тебя найдется немало работы — можешь не сомневаться, без дела не засидишься. Однако, Брендан, скажи мне: ты действительно думаешь, что при определенном стечении обстоятельств ты вновь обретешь путь к Богу?
— Я больше не ощущаю враждебности к Богу, — кивнул Брендан. — Я просто не ощущаю его в себе. Посмотрим, как сложатся обстоятельства.
Все еще расстроенный и разочарованный отказом Брендана усмотреть присутствие Бога в излечении Эмми и Уинтона, отец Вайцежик тем не менее обрадовался тому, что его помощник будет у него под рукой, а следовательно, еще имеется шанс вернуть его к вере.
Брендан проводил отца Стефана вниз, и возле двери двое мужчин обнялись, словно отец и сын, — так, во всяком случае, могло показаться стороннему наблюдателю.
Уже на крыльце, под жуткое завывание порывистого ветра, подходящего скорее для Дня Всех Святых, чем для Рождества, Брендан сказал:
— Не знаю почему, но у меня такое чувство, что нас ждет какое-то удивительное приключение.
— Обретение, или вторичное обретение, веры всегда удивительное приключение, Брендан, — произнес отец Вайцежик, после чего, удовлетворенный с трудом одержанной победой, со спокойной совестью удалился.