Незнакомцы у алтаря

– Он ничего не знал. Мы старались скрывать наши чувства. По крайней мере, мне так казалось. – Тубы Иннеса скривились от отвращения. – И потом, не забывай, в Строун-Бридж свои законы. Мой отец и Колдуэлл из Глен-Вади подписали соглашение о помолвке. Младший сын не способен был заменить законного наследника.

– Но если Бланш была влюблена в тебя…

– Зато Малколм был влюблен в Бланш. А поскольку Малколм – мой брат-близнец, я убедил себя, что поступлю благородно, отказавшись от нее. Поэтому я принялся убеждать Бланш, что, выйдя за Малколма, она все равно что выйдет за меня. Между нами разыгралась трогательная сцена, достойная Шекспира, – с горечью продолжал Иннес. – Возлюбленные отказываются друг от друга. Было много слез и поцелуев, хотя, наверное, не нужно говорить о том, что поцелуев было больше, чем слез. – Он не мог смотреть на нее. Стоял перед ней, засунув руки в карманы, и смотрел поверх ее плеча на крест на поросшем травой холмике. – Бланш сначала отказывалась, но я был настроен решительно. Мне казалось, что я повинуюсь долгу чести, и потому… – голос Иннеса сочился ядом по отношению к себе, – я ее уговаривал. Я был настроен решительно, а Бланш в силу своего воспитания была податливой и послушной долгу девушкой, поэтому в конце концов она согласилась. В честь их помолвки устроили прием в Большом зале. Сердце мое было разбито, но я внушал себе, что поступил правильно по отношению к брату. Я говорил себе, что ее чувства… в общем, тогда мне казалось, что так будет лучше и что рано или поздно она тоже все поймет. Я много чего говорил себе… в основном все мои рассуждения были полным бредом. Собственная правота настолько не вызывала у меня сомнений, что мне и в голову не приходило ни с кем советоваться. Каким же я был дураком!

Эйнзли попыталась возразить. Иннес покачал головой:

– Да, я в самом деле был дураком, к тому же высокомерным дураком. Пожалуйста, не перебивай, я почти закончил. Мне нужна всего минута.

Он глубоко вздохнул – раз, потом еще раз, очевидно стараясь успокоиться. Эйнзли понимала, что ей остается одно: ждать. Ей было тошно слушать его и смотреть на него. Воспоминания до сих пор мучили его.

Едва заметно кивнув, словно отвечая себе на какой-то невысказанный вопрос, Иннес отрывисто продолжал:

– Бланш написала Малколму. Мне и в голову не приходило, что она так поступит, что захочет объясниться – рассказать ему о нас. Она отправила письмо после того, как бежала. У нее были родственники в Лондоне. Скорее всего, они с радостью приняли и ее, и ее состояние. Не знаю. Она бежала, а Малколм получил письмо, и, когда показал его мне, со стыдом признаюсь, что вначале я разозлился. Я-то, как мог, старался все наладить, а она все погубила… Вот видишь, тогда я не думал ни о Бланш, ни о чувствах брата, только о своих. – Иннес говорил быстро, иногда бессвязно, как будто слова долго копились в нем. – Да, я очень злился на нее. Кажется, даже дошел до того, что предложил Малколму: я поеду за ней и привезу назад, заставлю ее выйти за него замуж. Каким же я был эгоистом! Ведь так я и выразился: «заставлю». Последнее слово выдало меня. Малколм, конечно, кое-что подозревал, но до конца не был уверен. «Что значит – ты ее заставишь? – спросил он. Видела бы ты выражение его лица! Даже сейчас я живо вижу его перед собой. – Как ты можешь ее заставить и почему?» Мне стало тошно. Потом, когда он наконец стал обвинять меня, я пробовал его разубедить, но мы с Малколмом настолько хорошо знали друг друга… Видели друг друга насквозь. Жаль, что я на какое-то время забыл об этом. Наконец я все ему рассказал, стараясь выставить себя как можно благороднее. Видела бы ты его лицо! На глазах рушились его надежды и мечты… понимаешь, он ведь любил ее по-настоящему. В отличие от меня Малколм по-настоящему любил Бланш. «Я бы отдал ее тебе, – сказал он. – Я всегда хотел одного: чтобы она была счастлива. Как ты мог подумать, что я женился бы на ней, зная, что она любит тебя?»

Эйнзли застыла на месте; она не сводила взгляда с Иннеса, а он неотрывно смотрел на крест. Он говорил монотонно, почти равнодушно; лицо его смертельно побледнело. Эйнзли слушала его, и по ее спине пробегал холодок.

– Я рассказал ему все, – продолжал он, – и Малколм… как-то затих. Когда я спросил, простил ли он меня, он ответил, что ему нечего прощать, он просто хочет, чтобы его оставили в покое, а я так мучился сознанием своей вины, что мне тоже хотелось уйти. Потом он посоветовал мне поехать за ней. Уверял, что я составлю ее счастье. Несколько раз он повторил: больше всего на свете он хочет, чтобы мы были счастливы. Потом он отвернулся и ушел… Больше я его живым не видел.

Эйнзли не знала, что сказать, но Иннес еще не закончил себя мучить.

– Так что, понимаешь, – надтреснутым голосом продолжал он, наконец-то глядя ей в глаза. – Мой брат покончил с собой, но на самом деле его убил я. А теперь я получил еще и его землю. – Он горько усмехнулся. – Мне, недостойному, досталось все!