Незримая жизнь Адди Ларю

Генри берет следующий дневник.

Париж охвачен огнем.

Мрак снова становится непроглядным.

Еще один …

Над стойкой парит ангел.

Генри долго-долго сидит на краю кровати, переворачивая страницы, перечитывая истории, а закончив, закрывает глаза и опускает голову на руки. Он сидит неподвижно среди открытых дневников.

Потому что его любимая ушла, а Генри все еще здесь.

И он помнит все.

II

13 марта 2015

Нью-Йорк

– Генри Сэмюэль Штраус, это полная хрень! – Беа возмущенно бросает последнюю страницу на журнальный столик, вспугнув кота. Тот переползает на стопку книг по соседству. – Нельзя взять и вот так закончить!

Она, словно пряча от него, прижимает рукопись к груди титульным листом наружу.

«Незримая жизнь Адди Ларю».

– Что с ней случилось дальше? Она правда ушла с Люком? После всего?

– Думаю, да, – пожимает плечами Генри.

– Думаешь?!

По правде говоря, он не знает.

Последние шесть месяцев Генри переписывал истории из дневников, собирая их в черновик. И каждую ночь, когда руки сводило судорогой, а голова раскалывалась от бесконечного сидения за компьютером, он падал в кровать (которая больше не пахнет ею) и размышлял о том, как все закончится.

Если закончится.

Генри написал множество разных концовок: в одних Адди была счастлива, в других – нет, были и такие, где они с Люком сходили с ума от любви друг к другу, и те, где мрак носился с ней, как дракон с сокровищем, но все эти эпизоды принадлежали ему, а не Адди. Все, что бы он ни написал после последних секунд последнего поцелуя, – выдумка.

Генри пытался.

Но существует другая реальность, о которой никто никогда не узнает.

Генри не знает, что случилось дальше с Адди, куда она отправилась и как у нее дела. Ему остается лишь надеяться. И он надеется, что она счастлива. Надеется, что ее все еще переполняют упрямые мечты и дерзкая радость. Надеется, что однажды они все же как-нибудь увидятся.

– Ты и правда собираешься убедить всех в этом дерьме? – возмущается Беа.

Генри поднимает взгляд.

Ему хочется сказать, что все это правда.

Что Беа и сама встречалась с Адди – все как он описал – и каждый раз говорила одно и то же. Хочется сказать, что они бы точно подружились. Что они вообще-то и подружились, вроде как «с одной встречи и на всю жизнь». Конечно, для Адди это было больше, чем она когда-либо имела.

Но Беа ни за что бы ему не поверила, поэтому для нее история Адди остается выдумкой.

– Тебе понравилось? – спрашивает он.

Беа расплывается в улыбке. В ее глазах больше нет ни тумана, ни блеска, но Генри никогда в жизни так не радовался правде.

– Это здорово, Генри, – говорит она. – По-настоящему здорово. – Беа постукивает по обложке: – Ты уж не забудь поблагодарить меня в послесловии.

– За что?

– Моя диссертация. Ты ведь помнишь? Я хотела написать ее о той девушке с портретов. Призрак в раме. Это она, правда?

Конечно это она.

Генри поглаживает рукопись. Та готова, и его одолевают грусть и облегчение. Он хотел бы поработать немного дольше, чтобы еще побыть с ней.

И все же Генри рад, что у него остались записи.

Ведь он уже начал забывать. Не потому, что попал под действие ее проклятия, образ Адди совершенно не стерся, просто, как это обычно происходит, подробности начали исчезать, постепенно растушевываться. Мозг забывает прошлое, чтобы дать место будущему.

Но Генри не хочет отпускать, изо всех сил пытается не отпустить.

Лежит по ночам в постели, закрывает глаза и старается вызвать в памяти ее лицо. Очертания рта, оттенок волос, вспоминает, как тень от прикроватной лампы падала на ее скулы, висок, подбородок. Звук ее смеха, голос, когда она почти засыпала.

Конечно, эти детали не так важны, как те, что изложены в дневниках, но Генри невыносима мысль с ними расстаться.

Вера в чем-то похожа на гравитацию. Если достаточно много людей во что-то верят, это становится реальным, как земля под ногами. Но когда ты один цепляешься за идею, за воспоминание, за девушку, ее трудно удержать – в любой миг она может растаять.

– Всегда знала, что ты должен стать писателем! – восклицает Беа. – У тебя были все задатки, просто ты до последнего их отрицал.

– Я не писатель, – рассеянно отзывается Генри.

– Расскажи это в своей книге! Ты ведь ее продашь? Нужно издать ее, она слишком хороша!

– Ну да, – задумчиво отзывается он. – Попробую.

И Генри попробует.

Он найдет агента, книгу выставят на аукцион, и в итоге Генри продаст ее при единственном условии: что на обложке будет лишь одно имя, причем не его. В конце концов издатель согласится. Все решат, что это отличный маркетинговый ход, но сердце Генри трепещет при мысли, что другие люди прочтут эти слова – не его, ее слова, и имя Адди будут передавать из уст в уста и помнить.

Адди, Адди, Адди.

Аванса хватит, чтобы рассчитаться за студенческий кредит на учебу. Деньги дадут ему немного вздохнуть и разобраться, чем же он хочет заняться дальше. Генри пока не знает, чем именно, но впервые в жизни его это не пугает.