Сама не знаю, чего разоралась. Просто… Ржевский и Дашка? Нет, я не сомневалась, что при желании она его легко окрутит, но как-то это неправильно. И мне же потом аукнется, как аукаются все грехи прочих родственников.
— Как скажешь, — не особо расстроилась сестрица и вновь принялась уплетать мою кашу.
Решив, что драться за еду в относительно приличном заведении как-то нехорошо, я помахала официанту и заказала еще одну порцию. А когда принесли и ее, и долгожданный кофе, вдруг со стыдом вспомнила, что не задала сестре самый главный вопрос.
— А как там твоя преподавательская деятельность? — нарушила я затянувшееся молчание.
— Прекрасно. — Дашка расплылась в улыбке. — Они несказанно рады заполучить такой ценный кадр.
— Да уж, ты кадр… очень ценный.
На звук дверного колокольчика я поворачивалась с надеждой — а вдруг поручик вернулся? — но столкнулась с очередным разочарованием. Шагнувший в кафе мужчина тоже был мне знаком, вот только встречаться с ним, особенно сейчас, не хотелось, а шел он целенаправленно к нашему столику.
Шел быстро, чеканя шаг. И с такой физиономией, будто предварительно набрал в рот рыбьего жира и теперь силился его проглотить.
— Зеленцова, — угрожающе начал шеф, остановившись рядом и уперев кулаки в столешницу. Затем глянул на Дашку, моргнул и вновь уставился на меня: — Чтобы отчет о событиях в лавке Чудика вечером лежал у меня на столе.
— Так точно, — пробормотала я, предвкушая, как буду описывать сегодняшнее утро.
Интересно, поверят? Потому что передавать все, что нам поведал Чудик, очень не хотелось…
— А еще, — продолжил неумолимый Ковальчук, игнорируя мой скорбный взгляд исподлобья, — в письменном виде изложишь все, что вольно или невольно выболтала Ржевскому. Поняла?
— Ага.
— И зачем ему дело Ольги Метельки? Она как-то связана с нашим трупом?
Я устремила на шефа честные-пречестные глаза:
— Понятия не имею. Я ничего такого не слышала. Может, она ему нужна по другому вопросу? В прокуратуре, наверное, много дел…
— Конечно, конечно, — скривился он. — Завязывай трапезничать. Сейчас явится. Сказал, ты нужна ему на полдня. Потом вернешься в офис и засядешь за отчеты. А вы… — Ковальчук повернулся к Дашке, которая все это время разглядывала его с плотоядным интересом. — Вы ведь Дарья Викторовна?
— Польщена, что меня знают в лицо даже те, кого я впервые вижу, — улыбнулась сестрица.
И вот надо же… Уже и волосы успела в порядок привести, и от синяков под глазами не осталось следа, и одежда вновь чистенькая, выглаженная, даже макияж будто обновился. В такие минут моя зависть к даровитым родственникам становилась нестерпимой, так что я уткнулась в тарелку и начала гонять по каше несчастный кусочек дыни. Аппетит пропал напрочь.
— Предпочитаю готовиться к неприятностям заблаговременно, — поумерил Дашкин пыл шеф. — К вам у меня тоже просьба. Держите своих родственников в узде, Софье это явно не под силу.
Я возмущенно вскинулась, но вмешиваться не стала. Собственно, у меня к сестре назревала та же просьба, так что чего теперь дергаться.
— Мне с утра весь телефон оборвали, — не унимался Ковальчук, — требуя отчета о местонахождении моей сотрудницы, хотя ее рабочий день еще даже не начался. Хорошо хоть никто не додумался явиться лично, иначе бы каждый умник сидел в изоляторе, пока я не подоб…
Он вдруг осекся и медленно опустил взгляд вниз, на свои руки. Я глянула туда же и тут же в шоке уставилась на сестру.
— Для вас — все что угодно, — клятвенно пообещала та, накрыв ладони Ковальчука своими и преданно пожирая его глазами. — Вы главное не нервничайте понапрасну.
После секундного зависа шеф отпрянул, да так, что едва не снес соседний столик. Затем затравленно огляделся, одернул пиджак, прокашлялся и, выдавив что-то вроде «Все всё поняли», на внушительной скорости устремился к двери.
— А этого можно? — задумчиво спросила Дашка, наблюдая, как объект ее интереса за окном перебегает дорогу в неположенном месте.
Я аж поперхнулась:
— Зачем?
— Молодой, красивый…
— Ему тридцать семь!
— Десять лет разницы — идеально…
— Он… у него… волосы длинные!
Я же помнила, что Дашка тоже ненавидит патлатых мужиков.
— Такой очаровательный хвостик, — вздохнула она и уперлась кулаком в щеку.
— Он мой шеф!
— Умный, влиятельный.
— Гад он последний.
— Потому что спуску тебе не дает — и правильно делает.
— Он…
И вдруг я поняла, что пытаюсь защитить отнюдь не сестру, а Ковальчука. Потому что Дашка, как бы я ее ни любила, вынесет ему мозг и вдребезги разобьет сердце. Конечно, наличие у шефа сердца еще надо доказать, и все же не по-человечески это.