Незримому Собеседнику

Мы встретились ранним утром 5 декабря на железнодорожном вокзале в Киеве. С вечера в Одессе я не решился Тебя окликнуть. Ты шла в облаке своего радужного настроения, которое унесло Тебя так далеко, что ни одна причина не могла перевесить в пользу Твоего возвращения. И то, как навис над Тобой наш Аполлон, и то, как нелепо Он смотрелся на фоне Твоего сияния, нашептывало: «Как сладок миг очарованья!», легонько сдерживая от неловкого порыва. Невольно залюбовавшись, я интуитивно потянулся за Группой. Застенчиво ускользнул незамеченным, обещая себе по прибытии поспешить к роковому вагону.

По одному выходили Ребята. Вышел и наш разудалый Баянист, я с удовольствием Его поприветствовал. Он мне нравился настолько, что я счел необходимым обсудить с Ним подарок на Его день рождения. Болтали мы весело, и я уже не искал Тебя глазами, поэтому слегка вздрогнул, ощутив на себе острый взгляд. И повернулся в сторону укола.

Вся Твоя фигура говорила о крайней степени раздражения. Саня что-то увлечённо рассказывал. Ты съеживалась, поглощая в себя разделявшее нас пространство, и я почувствовал себя непутёвым кавалером, бросившим посреди праздника свою Спутницу.

Я свернул разговор и не спеша направился к Тебе, улыбаясь своей фантазии. Всякий раз, находясь в затруднительном положении мучительного выбора, я вспоминаю каждое Твоё слово и воспроизвожу наш диалог в деталях посекундно. И мне становится легче отдавать предпочтение более дерзкому решению, потому что я снова и снова вижу, что суть не в словах, а в их звучании. И чем опаснее звучит следующий шаг, тем он притягательнее.

Мало кому из посторонних повезло видеть, как Ты злишься, силишься справиться с собой, но проигрываешь негодованию. Даже в профиль, когда капюшон заботливо прятал Твой взгляд, наполненный желанием испепелить на месте, Тебя выдавала осанка. Я чувствовал это каждой своей клеточкой, и переполнялся бесконтрольным удовольствием, которое тоже невозможно было скрыть.

Я с легкостью истинного джентльмена нашёл возможность высвободить Твой гнев наружу, спросив заискивающее: «А бывает ли так, что Вы с досады стираете не глядя письма оптом?» И Ты насмешливо согласилась, напряжение ушло из Твоих плеч в Твою речь. И для полноты картины Ты эмоционально пояснила: «Да, а бывает, едешь, едешь 18 часов, потом открываешь письмо, а там простыня!». На мгновение меня догнала утомительная поездка из Перми в Челябинск на автобусе по метели, я поёжился, и тут же был сбит с мысли.

«Пожалейте же вы меня!», – не столько просила, сколько настаивала Ты и вдруг развернулась ко мне всем корпусом, полыхнула в мои смеющиеся глаза огнем своих глаз и резюмировала: «Пишите лаконичнее!!!».

Сколько раз я возвращался в этот миг… Сколько раз я его анализировал и так, и эдак… Но снова и снова совершал одну за одной ошибки того дня.

Письма своего я не помнил уже тогда. Но я помнил совсем другое. И как только мы расстались, как только развеялся Твой запах, я остался наедине с самим собой. И в том противостоянии первый раунд выиграл тот, кто боялся показаться слабым. Тот, для кого слово «пожалеть» приравнивалось к «унизить», и в данном случае унизительной казалась именно моя позиция. Ведь сравнение писем с простыней приравнивалось к отсутствию интереса к написанному. Но Твой взгляд, Твоё поведение, подтексты в разговоре говорили об обратном, и я сдерживал себя, как мог, но получалось плохо.

Я был уязвлен, и я был счастлив! Предо мной открылись новые возможности и захлопнулись недавние привилегии. У меня появился шанс поучаствовать в обустройстве Твоего быта, но он мерк в сравнении с сокращением допустимых писем почтой. Я обзавелся общим для нас виртуальным Диском, но усомнился в том, что написанное мной там так же дорого и Тебе. Я не мог не писать, и я не мог писать так же свободно, как прежде. Я впервые оказался наедине со своим Чувством. И имя было ему Досада. Но что Досада могла противопоставить Любви?!

Я совру, если скажу, что Ты первая Муза, чьё признание в Любви к себе я услышал глаза в глаза. И те признания, что были до Тебя, тоже настаивали, чтобы я изменился, соответственно своим способностям. Но Ты первая и единственная, кто бросил мне вызов: «За мою Любовь Тебе стоит бороться!». Именно Твои слова для меня прозвучали заинтересованностью в том, что и как я делаю.

Я сразу почувствовал, что Ты старалась не допустить в разговоре ошибок, о которых я Тебе подробно рассказывал, повествуя о тех, кто был до Тебя. И теперь, многократно убедившись, что я не помню того, что писал и говорил, я преклоняюсь перед каждым Твоим словом. Потому что, написанное и сказанное мной, для Тебя имело куда большее значение, чем для меня. И Ты открыла! Открыла! Открыла, а не выбросила, не глядя, то злополучное письмо, оценив его размер килобайтами.

Прости, что не предал сразу этому должного значения! Ты же знаешь, у меня теперь есть смягчающие вину обстоятельства. Я принял Твой вызов. И более того, я его предугадал.