Незримому Собеседнику

А теперь Она пыталась донести что-то обо мне, смущенно приводя в разговор свои ощущения от пережитого, о жизни, полной задач, и моё определение поселилось среди аргументов в защиту сказанного Ею. Мы расстались на полуслове, но между нами осталась незавершённой тема, и Её ответное признание. И я прислушался к себе.

Всю свою жизнь я был амбициозен только во имя Любви, даже не осознавая, что ничего более не примиряет с неизбежностью конца, я открывался во имя Чувства, и никогда не сожалел о познании глубины своей незащищенности в этой наготе. Словно удивительный сон, прошедший со мной все испытания памятью из детства, стал неотъемлемой частью реальности.

Я захожу в комнату нашего дома, полную солнечного света. И вижу, как Мама и Сестренка весело проводят время, забравшись на печь. Нашу голландку. Это невероятно притягательно, очень хочется туда, к ним. Я не спрашиваю себя, как такое возможно, уместиться под потолком на этой печи, но с сожалением замечаю, что рядом с ними нет больше места.

Они там вдвоём, заодно, и то, как они улыбаются и переглядываются, рождает одну общую для них тайну. А я тут, внизу. Мне очень хочется разделить их радость, но им нет до меня дела. Дом полон света, но ни души больше нет, даже кошки. Я смущен и обескуражен. Разворачиваюсь, чтобы уйти, чувствуя спиной, что они не смотрят мне в след. Болтают ножками, болтают между собой, глядя в окно. Я подавлен. Ещё шаг, и я окажусь в другой комнате, и за мной сама собой закроется дверь. Меня не будет. Я умру!

Я не помню, что спал, как проснулся, но помню непередаваемую атмосферу счастья и беззаботности, там, под потолком, на лицах Мамы и Сестры. Мне любопытно, как они туда забрались и о чем разговаривали, но все мои попытки выяснить подробности у Сестры не увенчаются успехом. Она удивлена, не более того.

А мне страшно. Страшно быть чужим на празднике Жизни. Страшно исчезнуть. Страшно, что Мама не только не примет меня в свои объятья, но и забудет обо мне, отвлёкшись на другие радости. На Отца. Я умру! Мне страшно спать. Родители берут меня к себе. Но ужас повторятся снова и снова. У него нет расписания, описания, оправдания.

Я маленький, испуганный, растерянный перед неотвратимостью того факта, что однажды меня не станет, но будет залитая светом комната и счастливые лица тех, кого я люблю. А они даже не догадываются, как дороги мне. Как мне больно, когда больно им. И я не стесняюсь слёз, чувствуя, как течет кровь из ранки на пальце Сестры, хоть я и перевязал её подорожником, и крепко зажал своей рукой. А Ей не страшно, и кажется, что не больно, потому что весь страх и боль я забрал себе. Я справлюсь. Я смогу. Я научусь с этим жить.

До и после. А там, в Раю, боялся ли я, что Бог что-то не договаривает мне, прежде чем вкусить плод с Дерева познания Добра и Зла? Не вносил ли смуту в мои мысли сам Запрет, гласивший, что я умру, вкусив плод, а всё вокруг останется прежним? Как такое возможно? Как? И как преодолеть страх, не рискуя перейти границу дозволенного?

Не знаю, что нравилось мне больше, само движение, возможность прокатиться на тракторе, или побыть рядом с Отцом. Но я радовался любой возможности провести время с Отцом вместе, когда вместе только Он и я.

Так было и в тот раз, когда Он пригласил меня, болтающегося без видимого занятия у дома, съездить в соседнюю деревню, отвезти к Родственникам мою двоюродную сестру. Лето на излёте – пора готовиться к школе, пора городским детям собираться в родные края. Пора так пора. Её провожала наша Бабушка, ждала Мама и Мамина Родня, меня ждало маленькое путешествие туда-обратно.

По прибытии Отец пошёл в дом, поприветствовать Родственников, я отказался, потому что встреча с чужими людьми меня не прельщала, а тут трактор. Можно порулить, вообразить себя капитаном этого гиганта.

Время катилось к закату, Отец задерживался. Я вдоволь наигрался и заскучал. Сгущались сумерки. Окна дома просияли теплым светом. На пустой улице не было ни души. Только я в тракторе, очертания которого стали постепенно исчезать в темноте. Я скорее чувствовал, чем видел свои руки и ноги. Казалось, сейчас откроется дверь и ко мне ворвется какой-нибудь монстр, чтобы поглотить меня подобно тому, как темнота поглощала вечер.

Я исчезал. И бессмысленный ужас неосознанных переживаний вдруг превратился в понятную мне картину расставания. Сестра уезжала. И этого никак нельзя было изменить. Помимо моей воли утрата показалось необратимой. Как же я жить-то теперь буду? Стало невыносимо горько. И я расплакался.

Эмоции обрели выход и подарили надежду, что не всё потеряно, что ситуацию можно исправить раз и навсегда. И я причитал бессвязные объяснения, почему это всё невыносимо и нелепо, давал одно за другим обещания, и, наконец, выкрикнул: «Я же Люблю тебя! Люблю!»

Взаимодействие