Незримые

– Понимаю! – возражает Феликс и хватает еще одну затрещину. Опустив голову и разглядывая доски пристани, Ларс улыбается, а Банг Юхансен говорит, мол, вот сопляк дурной, снова смотрит на рыбу и спрашивает, сколько тут. Ингрид просит его взвесить рыбу и дать им расписку, и еще одну – за яйца. Он взвешивает так, чтобы все вокруг видели, вес получается тот же, что и у них самих, когда они взвешивали ее на острове. И расписки он им тоже отдает.

– Так ведь у вас и пух есть?

Ингрид успокаивается и отвечает Бангу Юхансену, что про пух они попозже поговорят.

– Почему?

То, как он задает этот вопрос, его взгляд, выражение лица заставляют Ингрид спросить, действительно ли ему нужен пух. Он отвечает, что, разумеется, пух ему нужен. Ингрид и прежде такое видела, когда приходила сюда с отцом, тогда владелец фактории просто называл цену, и отец соглашался или отказывался и уезжал, порой ни с чем. Ингрид спрашивает, почем в этом году пух. Банг Юхансен называет цену. Ингрид повторяет, что подумает, – сперва надо оставшуюся рыбу доставить, на это уйдет дня три-четыре, и яйца тоже привезти. Банг Юхансен кивает:

– Ну да, ну да, яйца.

По пути домой Феликс с Ларсом сидят на веслах, а Ингрид на скамейке на корме. На коленях у нее коричневый конверт, а мягкий летний ветер треплет ей волосы.

– Ты чего улыбаешься? – спрашивается Ларс.

– Ничего, – отвечает королева Баррёя. Ее ввозят в королевство подданные, которые ничего не подозревают о ее планах и ничего не узнают о них, пока планы не начнут воплощаться в жизнь. Она научилась этому у отца. Молчание. Неожиданность. Конверт со свидетельством о передаче имущества и копиями. Нет, это у матери она такому научилась. Или нет? Ингрид не помнит. Она больше не улыбается. Она тоскует по ним обоим так, как ни разу не тосковала с тех пор, как они умерли. А Ларс смотрит в другую сторону.

Глава 52

У Ханса Баррёя было три мечты: он мечтал о судне с двигателем, об острове побольше и о другой жизни. О первых двух он рассказывал направо и налево, и близким, и малознакомым, а вот в последней никому не признавался, даже себе.

У Марии тоже было три мечты: много детей, остров поменьше и другая жизнь. В отличие от супруга, она часто думала о последней, и по мере того как первые две делались все призрачнее и незримее, третья росла и тяжелела.

Когда муж умер, Марию настигло раскаяние.

Раскаяние в мечте разрушает сильнее, чем что бы то ни было еще. Мария раскаивалась, что считала остров чересчур большим, со всей его нескончаемой работой, и в том, что хотела больше детей, имея Ингрид.

Затем к ней подобрался страх, то чувство, которое когда-то посеял здесь беглый заключенный, похитивший у них нечто, о чем они и не подозревали, и оставивший отпечаток на их жизни, – этот страх приносили ветер, птицы и море, снег, вода на кухне, и орлы, которые повадились садиться на крышу нового лодочного сарая. Она слышала, как крадется по полу кошка и как грохот ее шагов сливается в твердую каплю, а та расползается и снова сжимается, будто звериное сердце.

– Мама, я тебя провожу, – говорит Ингрид, стоя на пороге своей бывшей комнаты и дожидаясь, когда Мария оденется.

Они спускаются на кухню, пьют кофе и завтракают тем, что приготовила Барбру. Барбру уже наведалась к коровам, они сейчас круглосуточно пасутся и, звеня колокольчиками, возвращаются к дому, когда вымя лопается, и будят того, кто прислушивается, а этим летом прислушивается Барбру. Она бранится, встает и доит коров, у Ингрид же есть другие дела.

Ингрид снова идет наверх и будит Сюсанну, ждет, когда та оденется, эту одежду еще и сама Ингрид носила, спускаются в кухню, завтракают и выходят в поле, будь то дождь или вёдро.

Они обходят остров и видят, что трава выросла, и знают, что она и еще вырастет. Они садятся на весла, плывут на островки и пересчитывают ягнят. Что-то Мария узнает, но не все, она говорит: ну да! – заметив что-то, чего даже Ингрид не помнит. Мария спрашивает, сколько у нее детей. Трое, – отвечает Ингрид. Нет, – говорит Мария. Отдельные слова она произносит так, словно учится говорить: лодка, маяк, лошадь… Вон дети, – говорит она, завидев ялик, который отвозил в факторию сушеную рыбу и возвращается домой. Ингрид кричит им: расписку не забыли? Ларс не отвечает, поднимается по веревочной лестнице и идет к дому перекусить, а следом шагает Феликс.

Мария улыбается.

Со всем вокруг ее улыбка не вяжется.