Незримые Академики

– Одинокая душа пытается прикоснуться к душе всего человечества и, возможно, даже более того. Перевод У. И. Г. Спокноча, «В поисках целого», испорчен, хоть и в целом понятен, из-за того, что он на протяжении всего текста ошибочно переводит bewusstseinsschwelle как «прическа».

Трев и Гленда переглянулись. Трев пожал плечами. С чего бы начать?

Гленда кашлянула.

– Мистер Натт, вы живы, умерли или что?

– Я жив, спасибо, что спросили.

– Но я видел, как тебя убили! – воскликнул Трев. – Мы бежали всю дорогу до госпожи Сибиллы!

– А, – сказал Натт. – Простите, я не помню. Видимо, диагноз был ошибочный. Я не прав?

Они посмотрели друг на друга. Треву досталось по полной программе. Когда Гленда сердилась, под ее взглядом трескалось стекло. Но Натт попал в точку. Трудно спорить с человеком, который утверждает, что жив.

– Э… а потом ты вернулся и съел девять пирогов, – сказала Гленда.

– Похоже, они тебе не повредили, – с наигранной бодростью ввернул Трев.

– Правда, не понимаю, как они поместились, – закончила Гленда. – Из них любого хватило бы, чтобы наесться до отвала.

– Вы на меня сердитесь! – Натт явно испугался.

– Давайте успокоимся все, ладно? – перебил Трев. – Я здорово перепугался, не совру. Но я не сержусь. Мы твои друзья.

– Я должен вести себя прилично! Я должен приносить пользу! – эти слова срывались с губ Натта, как заклинание.

Гленда взяла его за обе руки.

– Послушай, я тоже не сержусь из-за пирогов, честное слово. Мне приятно, если у человека хороший аппетит. Но ты должен объяснить, что случилось. Ты совершил что-то недозволенное?

– Я должен помогать, – сказал Натт, осторожно отстраняясь и отводя глаза. – Должен вести себя прилично. Не лгать. Быть полезным. Спасибо, вы очень добры.

Он встал, принес из дальнего угла корзину со свечами, включил свою машинку и принялся за работу, не обращая внимания на Гленду и Трева.

– Ты понимаешь, что творится у него в голове? – шепотом спросила она.

– В детстве он семь лет провел прикованным к наковальне, – сказал Трев.

– Что? Какой ужас! С ним поступили очень жестоко!

– Ну да, или просто постарались сделать так, чтобы он точно не освободился.

– Вещи редко бывают такими, какими кажутся, мистер Трев, – сказал Натт, продолжая работать с лихорадочной быстротой, – а акустика в этом подвале очень хорошая. Ваш отец ведь любил вас?

– Че? – Трев покраснел.

– Он любил вас, брал с собой на футбол, угощал пирогом, учил болеть за «Колиглазов», сажал на плечи, чтобы вам было видно игру?

– Не говори так о моем старике!

Гленда взяла Трева за руку.

– Все нормально, Трев, все в порядке, он ведь просто так спрашивает, честное слово.

– Но вы возненавидели его, потому что он оказался обыкновенным смертным и умер на мостовой, – закончил Натт, беря очередную необработанную свечу.

– А вот это уже хуже, – заметила Гленда.

Натт не обратил на нее внимания.

– Он вас подвел, мистер Трев. Оказалось, что тот, на кого маленький мальчик смотрел как на бога, – обычный человек. Каждый в этом городе, кто хоть раз видел футбол, слышал имя Дэйва Навроде. Если ваш отец и был глупцом, значит, всякий, кто взбирается на гору или переплывает бурную реку, глупец. Если он был глупцом, значит, глуп был тот, кто первым попытался укротить огонь. Если он был глупцом – значит, глуп был тот, кто первым попробовал устрицу… хотя вынужден заметить, что, учитывая разделение труда в ранней культуре охотников и собирателей, это, скорее всего, была женщина. Возможно, только глупцы встают поутру с постели. Но после смерти некоторые из них сияют, как звезды, и ваш отец именно таков. Когда он умер, люди забыли глупость и запомнили блеск. Вы ничего не могли поделать. Вы не могли его остановить. Иначе он не был бы Дэйвом Навроде – человеком, имя которого означает футбол для тысяч других…

Натт осторожно отложил красиво оплавленную свечу и продолжал:

– Подумайте об этом, мистер Трев. И не будьте ловким или хитрым. Ловкость – просто приглаженный вариант глупости. Попробуйте лучше быть разумным. Это надежней.

– Слова, одни слова! – горячо воскликнул Трев, но Гленда заметила блестящие дорожки у него на щеках.

– Пожалуйста, подумайте, мистер Трев, – повторил Натт и добавил: – Вот, почти полная корзинка. Я старался быть полезным.

Воцарилось молчание. Раньше Натт лихорадочно метался, чуть не теряя сознание от тревоги. Он твердил одно и то же, как будто заучивал урок. И вдруг он стал совсем другим – спокойным и собранным.

Гленда перевела взгляд с Натта на Трева, потом обратно. У Трева отвисла челюсть, и Гленда его не винила. То, что так спокойно и бесстрастно сказал Натт, казалось не точкой зрения, а истиной, поднятой со дна глубокого колодца.

Трев нарушил молчание первым. Он говорил как во сне, и его голос звучал хрипло.

– В пять лет я получил в подарок его старый свитер. Большой, как палатка. Зато он был такой засаленный, что не промокал… – Он замолчал.

Гленда слегка потянула Трева за локоть и испугалась.

– Он прямо закоченел. Весь как доска.

– А, кататонический ступор, – отозвался Натт. – Так бывает, когда захлестывают эмоции. Надо его уложить.