Незримые поединки

— Сейчас мы их накормим. Приготовиться. По фашистам огонь! — скомандовал Мамонтов и первым пустил короткую очередь из автомата по гитлеровцам.

Фрицы мигом слетели с повозки, как будто их ветром сдуло, бросились бежать, но тут же их настигли очереди Горбатко и Спичкина. Убитых гитлеровцев партизаны сбросили в овраг, засыпали землей, а телегу с продуктами доставили в урочище Скорорыб. Там разгрузили продукты, а лошадей и повозку отогнали подальше от урочища.

…Когда Николай Павлович Прохоренко работал в Сагуновской МТС, он знал почти всех жителей поселка и поддерживал с ними добрые отношения. Хорошо он был знаком и с дежурным по станции Сагуны — Василевским Борисом Павловичем. Через него они узнали о складах с хлебом, подготовленным для погрузки в железнодорожные вагоны. Партизаны решили взорвать эти склады, не дать оккупантам вывезти хлеб. Но у них не было взрывчатки. Тогда решили поджечь их. И опять проблема: где взять бензин? Три канистры бензина добыл Прохоренко через того же Василевского. В распоряжении партизан была одна ночь. Пробравшись незаметно к хранилищу и выждав, пока часовой зашел в караульную будку погреться, Прохоренко, Леонов и Мамонтов полили стены хранилища бензином и подожгли его… Ну, а потом, как и всегда, бежать. И как можно дальше. Укрывали их темная ночь и густая лесополоса у дороги…

Эти небольшие, но довольно дерзкие операции подгоренских партизан не могли оставаться не замеченными оккупационными властями и карательными органами. Подгоренский бургомистр, немецкое гестапо и полицейское управление знали, что на территории их оккупационной зоны действуют советские партизаны. И, конечно, охотились за ними.

Длительную облаву на партизан провели каратели после освобождения пленных красноармейцев в хуторе Ткачи. Но эта акция закончилась безуспешно.

Партизаны после каждой операции сразу же меняли место своего базирования. Чаще всего они бывали у Михаила Прокопьевича Тарасенко — лесника из хутора Окраюшкино. Он пользовался некоторым доверием у оккупационных властей, имел постоянный пропуск для передвижения по территории района, бывал в Подгоренском и выполнял задания Костукевича.

В начале октября группа Костукевича провела операцию по выводу из строя важной линии связи оккупантов, проведенной из Острогожска через Подгорное на Россошь. Ночью на участке между совхозом «Опыт» и карьером цементного завода партизаны в нескольких местах повредили линию. Гитлеровцы восстановили ее. Партизаны снова вывели ее из строя уже на границе Подгоренского и Ольховатского районов. Вырезанные куски кабеля они затаскивали далеко в посевы, забрасывали в овраги. Так несколько дней подряд разведчики лишали фашистов телефонной и телеграфной связи, необходимой им во фронтовой полосе.

Но была еще одна коммуникация связи гитлеровцев, которая не давала покоя Костукевичу. Ее оккупанты проложили из Россоши на Белогорье, и пролегала она через хутор Курени, где разместился какой-то штаб. Именно этот штаб и интересовал Костукевича. Ему нужна была связь с Куренями, нужен был человек, который помог бы разведчикам получить интересующие их сведения о линии связи, о штабе… Вот тогда-то он и вспомнил об Анне Гринько. С ней он познакомился в Подгорном еще до захвата его гитлеровцами. Аня приходила в магазин за мылом и солью, случайно оказалась свидетельницей, как здоровый молодой парень обворовал в очереди женщину — похитил у нее кошелек с деньгами. Вора поймали, привели в милицию. Туда же пригласили и Аню Гринько как свидетельницу. Костукевич присутствовал при разборе дела о хищении денег. Девушка понравилась ему. Он пригласил ее в свой кабинет, попросил рассказать о себе. Из рассказа узнал, что родилась она в селе Резникове Харьковской области, в семье бедняка. Ее отец, Николай Петрович Гринько, работал председателем колхоза, с первых дней войны ушел на фронт, а она с матерью и младшим братом эвакуировалась в придонской хутор Курени. Аня была комсомолкой, окончила десять классов, и ей очень хотелось пойти на фронт, но у них болела мать. Она нуждалась в ее помощи.

Вспоминая об Анне Гринько, Костукевич был уверен, что на эту девушку можно положиться: смелая, решительная, комсомолка. Значит, ему надо встретиться с ней. И в Курени должен идти он сам. Посоветовавшись с Прохоренко, Костукевич пошел в хутор.

От Окраюшкина до Куреней напрямую — рукой подать. Но приходилось много петлять: пробирался по занятой врагом территории. На это ушла целая ночь. Потом почти весь день провел в ближнем от хутора лесу, в надежде встретить кого-нибудь из местных жителей и попросить вызвать к нему Анну. Наконец ему повезло. Он увидел парня лет семнадцати; тот ходил с длинной клюкой по лесу и обламывал сухие ветки на деревьях, заготовлял дрова. Костукевич тихо окликнул парня. Тот сначала испугался, увидев незнакомого человека, потом осмелел, подошел, спросил:

— Вы меня?

— Тебя, — подтвердил Костукевич. — Ты из Куреней?

— Из Куреней. А что?

— А кто будешь-то?

— А вам зачем? — осторожничал парень.

— Ну, ты можешь хотя бы сказать, как тебя зовут?

— Андреем. Но зачем вам?