Незримые узы

— Послушай, Дорри, я никуда не смогу поехать, пока не закончился этот процесс. Но обещаю серьезно подумать над тем, что ты сейчас сказала.

В тот вечер Аликс ждала в кабинете Билла, который всю неделю разъезжал по северным областям штата. Он заявился домой около часу ночи, еле волоча ноги.

Поприветствовав Аликс машинальным поцелуем в щеку, он проследовал на кухню, прихватил там пару пива и, вернувшись, плюхнулся в свое любимое кресло.

— Боже, я выжат как лимон! — пожаловался он, открывая банку. — Эти спонсоры вытянули из меня все соки! А почему ты не спишь в такое позднее время, дорогая? Разве тебе не нужно с утра быть в суде? Но мне очень приятно видеть тебя. Хочешь пивка?

— Не-а, только мнение специалиста. Иногда даже адвокаты нуждаются в совете.

Она в деталях описала визит Дорри, опустив лишь финансовый аспект: Билл и сам сообразит.

— Знаю, ты собираешься сказать, что я обязана навестить его и заключить мир, — закончила она.

Он потягивал свое пиво.

— Если ты заранее знаешь, что я собираюсь сказать, зачем спрашивать совета?

— А затем, что это в определенной степени касается нас обоих! Мы так редко видимся в последнее время, Билл! И почти совсем не разговариваем. Часть меня хочет похоронить прошлое — моя эмоциональная часть. А другая продолжает кричать: «Пошли его к черту!» Что сделал для меня мой отец кроме того, что заставлял всю жизнь страдать? Я абсолютно ничего ему не должна, ничего, ни капельки! — Она внезапно прервала свою тираду и застонала: — Ты слышишь, как звучит мой голос? Разве это нормально? Я все еще в ярости на него — после стольких-то лет! Похоже, существуют вещи, которые невозможно простить никогда. А чего ради ядолжна прощать? Чтобы он снова смешал меня с грязью? Какой в этом смысл?! Даже если половина из того, что рассказала мне Дорри, — правда, и он очень скучает по мне и так далее… А знаешь, что меня все-таки проняло? — Она смахнула слезу. — То, что он перестал играть в шахматы. Мой старик очень это занятие любил. Кто знает, может, он и меня любил на свой искаженный лад, хотя мне с трудом в это верится… А вот я действительно любила его! Да что там — боготворила! Мое детство прошло в бесплодных стараниях завоевать его расположение, получить его одобрение. Но получила я лишь фигу в кармане. И за все эти годы, Билл, он ни разу не пустил ни одного пробного шара в моем направлении: ни рождественской открытки, ни поздравления с днем рождения! Ни разу! Ну ладно, я тоже их ему не посылала, но ведь это он разорвал со мной отношения, а не я с ним! Даже сейчас он и пальцем не пошевелит для нашего примирения! Он просто чертовски упрям!

— Бесподобно! И кто все это говорит? — Билл невозмутимо открывал вторую банку с пивом. — Не пойму я тебя, Аликс: ты безо всяких колебаний берешься защищать интересы любого грабителя, маньяка или психа. Ты добиваешься оправдания убийц, растратчиков, бродяг, аферистов, растлителей малолетних, мошенников, мафиози, налетчиков — и при этом моральная сторона дела тебя абсолютно не трогает. Скажи, Аликс, ты действительно считаешь своего отца большим злодеем, чем Трехпалый Томми Манитуччи или убийца Кайло? Ну конечно, ты становишься такой сердечной и отзывчивой, только когда дело касается отбросов общества… А почему бы и нет? Ведь ты ничем с ними не связана! Но если затрагиваются твои интересы или интересы твоих близких, тут уж все совсем по-другому… Разреши узнать, какие преступления совершил твой отец? Какие законы нарушил?

— Он разбил мое сердце! — взорвалась Аликс.

— А ты, как я подозреваю, разбила сердце ему. Ах, Аликс! — Билл расстроенно покачал головой. — К чему вообще ворошить прошлое? Это старая история.

— Не для меня! Я чувствую себя так, будто все случилось только вчера.

Он уставился на нее, потом пожал плечами.

— Это из-за твоей защиты Маргарет Джонсон? В ее сознании тоже все случилось будто вчера… Но не стоит сравнивать твоего отца с Тонио Дюменом. Допустим, он плохой, мелочный, упрямый старик, но это еще не уголовное преступление. И отец у тебя только один, другого не будет. Почему у тебя все либо угольно-черное, либо снежно-белое? Избавься от зуба, который ты точишь на отца все эти годы, — если не ради него, то хотя бы ради себя! Что ты теряешь?

— Свою гордость… — прошептала она.