Незримый фронт. Сага о разведчиках

Это уже измена. Личность Солженицына трансформируется настолько, что «во время войны против страшного врага у него в личных вещах органы госбезопасности находят тезисы планов Троцкого по свержению власти, рассуждения в письмах к товарищу, что нами управляют неправильно, жертвы огромные в войне… Ну кому, как не капитану артиллерии, со своей позиции недалеко от деревни Глупово виднее, как управлять фронтом и государством…»

Но оказалось, что позиции возле деревни Переделкино очень даже подходят, чтобы управлять государством. 12 февраля 1974 года Валя влетел в класс с дикими глазами и сходу сообщил мне, что Александра Исаича арестовали чекисты. А надо сказать, что, несмотря на нашу дружбу, он не знал, что мой отец работает в КГБ — более того, в непосредственном окружении Андропова. По словам Вали, прощаясь, Солженицын оставил ему свой «кожушок» — длинный овчинный тулуп до пят. Сразу после уроков мы бросились на электричку и до вечера по очереди надевали «кожушок», доехав в нем аж до Киевского вокзала и назад до Переделкино.

На следующий день, по словам Вали, «кожушок» упоминался в сообщении «Голоса Америки», который закончил свое посвящение Исаичу песней Окуджавы:

Потому что, виноват, но я Москвы не представляю,
Без такого, как он, Короля…

По моим наблюдениям, подлинным духовным лидером этого клубка диссидентов была Лидия Чуковская. Еще до высылки Солженицына, 9 января 1974 года, она была исключена из Союза писателей, на её публикации в СССР был наложен полный запрет. Этим событиям посвящена ее книга «Процесс исключения. Очерк литературных нравов», изданная в 1979 году в Париже, которую она писала вместе с мамой Вали Юмашева — Фаиной. В своём дневнике Чуковская так описывает происходящие в те дни события:

«30 декабря 73, воскр., среда. Гнусный год кончился великим событием: во Франции вышел “Архипелаг ГУЛАГ” Солженицына. Первые 2 тома. Что бы ни было дальше — великое событие совершилось.

Что теперь они сделают с А.И.? Лишат гражданства, вышлют?

А.И. страшно возбужден и счастлив. Ловит все передачи (Би-би-си, “Голос” и “Немецкую волну”). “Как они хорошо выбрали — главное: у немцев было 80 тысяч преступников и их судили, а русским не дали судить ни одного, хотя их было ¼ нации”.

В наших газетах чудовищная, невиданная, небывалая травля Солженицына за “Архипелаг”. “Литературный власовец”…

8 февраля, пятница, Переделкино. Хотела сегодня сесть за следующую главу книги, очень хорошо подготовленную мною и Финой (мамой Вали Юмашева. — А. В.).

Я спросила Ал. Ис., что он будет делать с прокуратурой, т. е. пойдет ли?

— Нет. Пусть они наденут на меня наручники и поведут. Сам не пойду.

10 февраля 74, воскр., Москва. Уезжала я с дачи в последний раз со странным чувством. <…>

Мы обнялись, как всегда — если встречаемся или прощаемся. Я вышла, уселась. И он, к машине, уже в своем кожухе (том самом. — А. В.). Помахали.

Пока этот человек рядом — счастье.

12 февраля 74, вторник, город. Вот и нет его рядом.

Увели.

Пришли Ю<лий> М<аркович>, Алик, еще много незнакомых, я пересела на кухню слушать радио. Пришли Сахаровы. Потом Таничка.

Би-би-си и “Немецкая волна” передали про увод в последних известиях. Затем откуда-то позвонили А<ндрею> Дмитриевичу (видно, дома дали здешний телефон). Он сказал хорошо — по-русски, а Таня записала и перевела на английский. Я сказала: “Давайте подпишем все”.

Потом Алик меня проводил домой — к Люше и Фине (т. е. к Валюше — Вале Юмашеву и его маме Фаине. — А. В.).

Вышлют ли его сразу без семьи за границу? Или на Восток, в лагерь?

Мне кажется, я умерла.

6 сентября 74, Переделкино. По радио: грядет книжка А.И. с разоблачениями Шолохова. Какой-то литературовед Д., который умер, произвел сравнение.

Я этой работы не знаю; уверена, что Шолохов не автор “Тихого Дона”…

Поглядим. Но мафия при Шолохове озвереет. Это им хуже, чем “Архипелаг”».

Ежегодно Лидия Чуковская в день рождения своего отца Корнея Чуковского во дворе их дачи в Переделкино устраивала праздник для детей, на который нередко приглашались артисты цирка. Однажды довольно крупному медвежонку что-то не понравилось и он, схватив одной лапой своего дрессировщика за шиворот, другой начал бить его по физиономии. Вспоминая тот случай, я сейчас жалею, что на месте дрессировщика оказался не Солженицын — но в любом случае, символ России в образе медведя продемонстрировал свое отношение к диссидентам.