Незримый клинок. Хребет мира. Море мечей

Не способен любить… Разве можно сказать о человеке что-либо более удручающее? По-моему, нет, и я многое отдал бы за то, чтобы не говорить этого о Вульфгаре. Но для любви, истинной любви, нужно уметь сопереживать. Сопереживать в радости, в горе, в веселье, в печали. Когда человек воистину любит, его душа становится зеркалом чувств и переживаний другого, и тогда радость умножается, подобно тому как комната с зеркальными стенами кажется больше. И как многочисленные отражения сглаживают неповторимость черт находящихся внутри этой комнаты предметов, так же и горести уменьшаются и бледнеют, будучи разделенными другим существом.

Именно этим и прекрасна любовь, вне зависимости от того, что питает ее – страсть или дружеское чувство, прекрасна тем совместным переживанием, что умножает радости и уменьшает горе. Вокруг Вульфгара сейчас друзья, от всей души жаждущие взаимопонимания и родства душ, которое когда-то существовало между нами. Но он не в состоянии ответить на наши чувства, не может пробиться сквозь стены, которые сам же возвел, защищаясь от демонов.

Он утратил способность сопереживать. Мне остается лишь молиться, чтобы когда-нибудь она вновь возродилась в нем, чтобы со временем он смог открыть сердце и душу тем, кто этого заслуживает, поскольку без сопереживания у него не будет цели, а без цели он не обретет удовлетворения. Без удовлетворения не будет удовольствия, а без удовольствия он никогда не испытает радости.

А мы, все мы, ничем не сможем ему помочь.

Дзирт До'Урден

Глава 1. Чужой в своем доме

Артемис Энтрери стоял на вершине каменистого холма, откуда открывался вид на громадный пыльный город, и пытался разобраться в сумбуре нахлынувших на него чувств. Он стряхнул пыль и песок с губ и бородки клинышком, которую не так давно отпустил. Только коснувшись рукой колючей щеки, он понял, что несколько дней не брился.

Но ему было все равно.

Ветер растрепал его длинные волосы, и отдельные пряди, вырвавшись из пучка, назойливо лезли в глаза.

Но ему было все равно.

Он просто смотрел на Калимпорт и одновременно прислушивался к себе. Этот человек, почти две трети своей жизни проведший в городе, широко раскинувшемся на южном побережье, добился здесь славы лучшего воина и наемного убийцы. Единственным местом на земле, которое он мог бы назвать домом, был этот город. Сейчас над Калимпортом сияло немилосердное солнце пустыни, и под его лучами сверкал белый мрамор богатых домов. Солнце также освещало лачуги, хижины и рваные шатры, разбросанные повсюду вдоль дорог, чрезвычайно грязных оттого, что не имели должной системы канализации. Глядя сейчас на город, наемный убийца никак не мог разобраться в своих чувствах. Когда-то он хорошо знал свое место в этом мире. Он достиг вершин своей гнусной профессии, и его имя произносилось не иначе как с почтением и страхом. Если паша Пуук заказывал Артемису Энтрери убить кого-либо, этого человека вскоре обязательно находили мертвым. Исключений из правила не было. Но, несмотря на то что Энтрери нажил себе много врагов, он мог совершенно открыто расхаживать по улицам Калимпорта, ничуть не боясь, что кто-то отважится замыслить против него недоброе.

Никто не осмелился бы выстрелить в Артемиса Энтрери, потому что для этого надо быть уверенным, что убьешь его единственной стрелой, его, того самого человека, который, казалось, был неуязвим для простых смертных. В противном случае Энтрери сам начал бы охоту на тех, кто на него покушался, и, без сомнения, нашел бы их и убил.