Незваные гости

– «Рыба ищет где глубже, а человек – где лучше», – продолжала она, – это русская пословица. Итальянцы, поляки, алжирцы приезжают во Францию, когда им дома нечего есть. Видели вы алжирцев?… Простите, я это уже спрашивала. На дорогах. Вы не находите, что они похожи на рабов? Им бы хотелось, чтобы их любили, чтобы мы их любили. А их не любят. Во Франции живет триста тысяч человек, которых оптом никто не любит. Никто не хочет с ними общаться, потому что знакомство с ними не льстит никому. Никаких иллюзий на их счет. Никому не выгодно знакомство с ними. А они хотели нас любить… Еще одна несчастная любовь, полковник! Огромное стадо баранов, посаженных за решетку. Они сбиваются в кучу, забиваются в свое гетто. Одни мужчины, мучающиеся здесь, чтобы посылать в Алжир, семье, весь свой заработок, самый низкий из существующих во Франции. Герои. Я всегда представляю их себе, как черный сплав из трехсот тысяч кудрявых голов, из трехсот тысяч изможденных лиц, пробуравленных точками черных глаз… Мне кажется, что они и спят вот так, сплавленные вместе, и кричат всю ночь, как кричат люди, мучимые во сне кошмарами. Они даже не иммигранты, а изгнанники, которым в любой момент могут сказать: «Если вы не довольны, возвращайтесь к себе…» Они не умеют ни читать, ни писать, а вокруг них Париж, а не их жалкая деревня. Их захлестнула горечь и нищета. Им вовсе не хочется оставаться здесь, они не иммигранты, а просто кочевники… «Юношей я не встретил у них сочувствия к моей горькой доле; когда я стал мужчиной, они меня эксплуатируют…» Неграмотные люди умеют очень хорошо выразить те чувства, которые раздирают им сердце…

Дювернуа собирался сказать: «Как жалко, что вы занялись пропагандой, я было совсем подпал под ваше очарование…» Но он вовремя сдержался, к тому же Ольга сама оборвала речь, сказав как бы в заключение:

– Но вы никогда не напишете об алжирцах – вы, наверное, сторонник колониализма.

– Ну, это не помешало бы мне написать об алжирцах! Но я не собираюсь, этот сюжет меня не привлекает.

– Несчастные люди… – Ольга полузакрыла глаза и повторила: – Несчастные… Они еще более «незваные», чем мы. Ведь у нас – несмотря на то, что французы не любят польскую, итальянскую или русскую эмиграцию, – у нас все-таки есть друзья среди французов, не правда ли?… Французские женщины не боятся показаться на людях с итальянцем или с русским… с иностранцем… Но не с алжирцем. Это знакомство нелестное… Алжирцы слишком бедны, они нищие, нищие и отверженные «бико».[68]

– Эта проблема меня не интересует.

Они были одни в баре, куда люди заходили, только чтобы выпить перед обедом аперитив или после театра. Пахло застоявшимся табачным дымом и спиртными напитками. Глаза Ольги совсем закрылись… Она вздрогнула и тотчас же открыла их со смущенной, ясной улыбкой, от которой вдруг просветлело ее лицо:

– Я думаю, мне лучше вернуться домой, – сказала она – Тишина меня усыпляет, вот я и разговорилась, чтобы не уснуть…

– Официант! – крикнул Дювернуа. – Где же кофе? Я не могу вас отпустить, Ольга… Мне хочется воспользоваться вашим сегодняшним состоянием, чтобы поговорить с вами об Элизабет…

– Я не хочу говорить об Элизабет.

Официант принес им кофе.

– Я не хочу говорить об Элизабет, – повторила Ольга, – я хочу говорить с вами только об эмигрантах.

Дювернуа почувствовал, как в нем закипает ярость, но промолчал.

– А вы? Вы хотите, чтобы я говорила с вами об эмигрантах? – вежливо спросила Ольга.

Издевается она над ним, что ли?

– Не очень, – ответил он спокойно. – Я возвращаюсь в армию, у меня там не будет времени писать. Я хочу еще полетать. Романы подождут. Пока Элизабет не было в Париже, я мог в нем жить, не видя ее. Но не видеть ее, когда она здесь… Я предпочитаю уехать.

Ольга, обжигаясь, пила кофе. Она не спросила, куда Дювернуа собирается уехать, а продолжала говорить о своем:

– Вы не были знакомы с Сент-Экзюпери, полковник? «Письмо к заложнику». Маленькая книжечка… В ней больше сказано об эмиграции, чем…

Она не сказала, чем где… Ее мало было убить! Все еще мечтательно, с рассеянным взором она продолжала: