Незваный гегемон химеромира

Вот и сегодня они говорят о паре щекотливых тем. И о соседях «слева».

Сегодня они говорят о самих тех, кого много раз за последние пару-тройку сотен лет делили. И у кого «неожиданно осталась жива» пятая часть почти двадцатипятимиллионного (даже с учётом того, что вернулось в СССР в 1939-м) населения.

— Ты видел, какие наглецы? На конференции в Москве они в кулуарах в открытую что говорили? Что никогда не откажутся от «мирного возвращения восточных кресов»! Им что, проблем с евреями у себя мало? — кипятился Хрущёв, когда они обменивались пока ещё не остывшими впечатлениями о происходившем на «общеевропейской конференции» в столице РФ, завершившейся подписанием «Акта о правах, свободах и мирном развитии».

— Ещё год назад это началось, как только всё их «правительство в изгнании» во главе с Сикорским из Лондона вернулось к себе. За год их аппетиты только выросли… — махнул рукой Ворошилов — … польский пан каким был, таким и остался. А что Никита Сергеевич, про слухи те думаешь?

— … Ну ты же понимаешь, что определённая доля правды в тех словах может и быть. — заметил новый генсек.

— Какие слухи? — встрепенулся Бурмистенко — бывший второй человек (ныне первый) на Советской Украине (тоже ставшей самой большой республикой Союза).

Ответил ему Пономаренко, веско припечатав новостью, которая была таковой только для вопрошавшего:

— Да что будто бы Черчилль, в отличие от американцев, отказавшихся от «сделки-1965», согласился на неё не только потому, что судьбой британской империи был больше озабочен, чем своим антикоммунизмом…

— А чем ещё? — наседал Бурмистенко.

— Злые языки болтают… что сохранение максимального довоенного уклада в Европе, в том числе и возвращение лондонских сидельцев в Польшу вошло в тайную часть сделки. Не только чтобы мы не пытались коммунистическую пропаганду вести снова в Европе.

— А мы собирались?

— Нет. Но обывателю ведь у них жупел из нас делать привычнее. Москву они сразу приплетать боятся. Да и капиталисты тоже… вроде как свои и им… и нам.

Ворошилов же добавил:

— И ещё будто бы для того, чтобы американцы в Европу залезть совсем не смогли, как после войны… в «тот» раз. Не знаю, что уж там Черчилль с кремлёвских нынешних за своё согласие выпросил, но слушок такой я самолично… там, в кремлёвских коридорах, слышал. Да и рунет почитай сам, что ли. Там тебе докладов соответствующих часто и не надо — болтают все кому не лень. В основном мура, но иногда и правда пролазит. Цедить только надо много… — поморщился советский маршал.

— Они что, с капиталистами заграничными сговариваются понемногу? — крякнул всё ещё плюхавшийся в чудном вареве политики химеромира нынешний первый секретарь ЦК КП(б)У.

— Дипломатию они с первого дня разводить начали, а после Рура только тем и занимаются. Но если ты беспокоишься, что против нас обернётся, то вряд ли. У них счёты, к тем, кто за океаном, по их памяти, очень большие. Это мы, Черчилля всё больше как врага номер один воспринимаем. А он для московских — меньшее зло, да и не зло почти. А… как это… Медведев сам мне сказал? Во! «Ситуативный попутчик. Может, на четверть века…»- хохотнул генсек.

— Главное, чтобы самим нам «ситуативными попутчиками» не стать. — хмыкнул Ворошилов.

Глава 4 Правь, Британия! Или как уж получится. Эпизод I

26 сентября 1942. Великобритания. Лондон. Любимая резиденция Премьер-Министра Великобритании, лидера Консервативной партии («Тори») сэра Уинстона Леонарда Спенсера Черчилля на Даунинг Стрит, 10.

Обильно потакал собственному желудку Премьер-министр Великобритании всегда. И почти всегда — в одиночестве. «Нейтрализуя» неприятные эффекты от множества забот одного из главных политиков планеты, над которыми не переставал размышлять даже во время трапез, отдыха и развлечений.

Правда, увлечения молодости — фехтование и скачки на лошадях остались в туманной юности, он стал грузен и давно пристрастился к сигарам.

Вот и сейчас, после утренней дыни и омлета, пришло время отбивной, кофе со сливками и тоста с джемом…

За время обильного завтрака, перед дополнительным часовым сном, он неспешно обдумывал текущие дела. Мысли и текущие заботы часто перемежались чем-то личным. Вот и сейчас…

…узнать, что о тебе писали в будущем (пусть и в «ином, пропавшем неизвестно куда») — чудное удовольствие, недоступное ранее никому, но ставшее неожиданно возможным для многим, чьи дела и помыслы были описаны в разных источниках благодарными и ненавидящими современниками и потомками.

Свидетелями, наследниками и просто изучавшими жизнь сильных и известных мира сего. В том числе и его самого.

«Тогда».