Незваный, но желанный

— Вообрази себе, Геля, стопку стеклянных пластин, на каждой из которых что-то изображено. Посмотри на все сверху, узри объемную трехмерную картину, в которой и ширина с длиною и глубина. Теперь сдвигай стеклышко за стеклышком.

Я кивнула, хотя с фантазией у меня было не особо.

На письмо был наложен некий призыв к стихиям, про который мне еще в Мокошь-граде сказали, что ошибок в нем нелепых избыток. Ученический аркан, считалка, пустышка, но все ошибки, последовательно извлеченные и особым образом составленные, образовали еще один слой, он-то настоящим посланием и оказался. Покойный Блохин взывал о помощи. И обращался к своему другу и учителю Семену.

Передав «жужу», я требовательно спросила:

— Так чего с ним там, в этом посмертии? Какая беда?

Этого Крестовский пока не знал. Отправляясь в Крыжовень, он был убежден, что проблема заключается в неправильном выборе места погребения. Так бывает, особенно с чародеями, наделенными силами земли. Но все оказалось гораздо страшнее.

— Он там. Геля, понимаешь? Под аршинами мерзлой земли, не живой и не мертвый, обернутый коконом своей тлеющей чародейской силы. И в таком своем состоянии представляющий опасность для любого, кто тело его потревожит.

Перекрестившись, я подумала, что недаром раньше чародеям покойным осиновый кол в грудь заколачивали, обычай такой был у нашего мудрого народа. И еще хорошо, что я не чародейка и помру, когда время придет, по-простому, без эффектов.

— И что теперь? Оживлять его будешь или до конца упокаивать?

Крестовский недоверчиво на меня посмотрел.

— Ни капельки не страшно?

Я пожала плечами и качнула головой. Семен улыбнулся.

— Для начала я выясню, кто или что несчастного Степана в это состояние ввергло. Случайно с нами такого, поверь, произойти не может.

Озаренная перфектной идеей, я быстро выдернула из уха артефакт.

— Ребят позовем на помощь! Вчетвером мы любого «кого-чего» разыщем, да и… Не сердись только, но по всему видно, не в лучшей ты форме, чтоб мощную волшбу творить.

Крестовский моего воодушевления не разделил, предложил:

— Попробуй. Брось Мамаеву или Зорину призыв через приказной оберег.

Я попыталась, буковка на груди нагрелась и завибрировала. Почудилось, что от меня тянется по воздуху золоченая витая нить, растворяющаяся в воздухе у противоположной стены. Обычно в пределах видимости она сплеталась со встречной нитью, зеленой от Зорина, алой Эльдаровой либо янтарной, в зависимости от того, кому именно я отправляла зов. Ничего.

— Мы под колпаком, Попович, — пояснил Семен. — Как бестолковые ночные бабочки внутри лампового абажура. Нас видно, мельтешим, крыльями машем, но дотянуться до нас сквозь преграду невозможно. И никто нам не поможет, Зорин с Мамаевым там уверены, что чародею моего уровня в уездном городишке грозить ничего не может.

Нахлынувший на меня ужас был почти осязаем, колючее душное одеяло накрыло с головой, забрало воздух и свет.

— Признаюсь, — продолжал Крестовский, — хотя и неловко, я друзей твоего жениха попытался о помощи просить, к единству чародейскому воззвал. Меня, как мальчишку неразумного, окоротили, сообщили, что берендийские дикари Мерлиновым рыцарям не товарищи… — Он криво улыбнулся. — Не сдержался, каюсь, побузил немного в патриотическом угаре. Да не пугайся ты так, на Волкове они отыгрываться не будут.

Можно подумать, я о Грине сейчас тревожилась.

— Ладно. — Семен встал, бросил подушку на голую кособокую конструкцию, притворяющуюся походной кроватью. — Давай спать, Попович. Утро вечера мудренее.

Он лег, скрипнув истошно досками, я продолжала сидеть и смотреть.

— Ты умница, Геля. И то, что вернулась, тоже радует… хотя не должно. Но…

Семен заснул. Сквозь очки я видела янтарное свечение, окружающее его тело. Чародей восстанавливал истраченную за день силу. Накрыв спящего покрывалом, я спрятала «жужу» в футлярчик, сняла платье (у меня оно одно осталось, беречь надобно) и забралась в постель. Она была шире походной койки и наверняка удобнее. Завтра предложу Семену местами поменяться.

Мысли в голове привычно разбирались по важности и направлениям. Помощи ждать неоткуда, но это не особо страшно. Нас двое, лучше чем один. Две головы, четыре руки, одна чародейская сила. Под колпаком. Под чародейским куполом… чародейским… Ну? То-то, Попович. Голова тебе, та самая, одна из двух, не только для еды дадена. Я даже хихикнула тихонько. Вы нас колдовством, а мы вас естеством. Попробую…

Что еще? Бобруйский? Думать даже о нем сейчас не буду. Крестовский уверен, что в убийстве купца чародейства ни на грош, значит, и раскрывать будем привычно. А пока прилежное разыскание ведется.

Что за кольцо на Крестовском? А тебе что за докука теперь, Попович? Семен твоей измены прощать не собирается. Ты падшая женщина, Евангелина Романовна, с тем и живи. Благодарна будь роли доверенного соратника.

Буду. Непременно буду, и исполню ее старательно. Маменька, больно так отчего? Ты от этого меня в письмах предостерегала? В письмах… Написать в Орюпинск надобно, неделя-то прошла, матушка весточки от Гелюшки ждет…