Незваный, но желанный

Согнувшись, я проследовала по едва заметной тропинке, провела пальцами по книжным корешкам. Они оказались декоративными, намалеванными прямо поверх деревянной двери. Не обнаружив ручки, я налегла всем телом, сдвигая доску. Дамская тюрьма Бобруйских оказалась не столь уж неприступной, а тайный ход удобно разветвленным. По нему можно было идти вправо, вдоль спален, заглядывая в комнаты в специальные глазки, либо, приложив ухо к выводной трубочке, слышать все, что в этих спальнях происходит. Пройдя налево, мы попадали за холщовый экран, украшающий простенок площадки второго этажа, а дальше, минуя ряд глазков и трубочек, выходили к огромному квадратному стеклу, вмурованному в стену. Сквозь него было прекрасно видно кровать с балдахинными столбиками, пуфики и прочую обстановку гнезда порока. Значит, с той стороны стекло зеркально, а с этой… Я толкнула носком ботильона раму, она подалась, раскрываясь внутрь, на стыке лежало что-то маленькое. Присев, я подняла черепаховую пуговку, судя по размеру, с дамской манжеты. Заходить не стала. Вернулась к разветвлению и спустилась по винтовой лесенке, скрытой, как можно было догадаться, внутри центральной колонны, пронизывающей оба этажа. Внизу было что-то вроде кладовой, и, выйдя из нее, я очутилась в обычном коридоре, стены которого украшала выпуклая лепнина. Дверца кладовой в закрытом состоянии ничем не отличалась от соседних проемов. На всякий случай я попробовала ее снова открыть, что проделала без труда, достаточно было потянуть на себя одну из лепных шишечек.

Что ж, с тайным ходом мы закончили. Алиби ни у кого нет, вообще ни у кого. Даже Хрущ мог из курительной комнаты явиться к барину. Ага, Попович, только сначала ему пришлось бы в музыкальный салон крюк сделать, за струной. Не фантазируй, Крестовский прав, тебе приятнее было бы, чтоб убийцей мужик оказался, а не сестра твоя по полу. Убила женщина. Одна из четырех. Работай.

Недолго поплутав, я спросила дорогу у встречной служанки и направилась в кабинет.

Девицы Бобруйские коротали время ожидания в компании своего семейного адвоката. Так себе компания. Андрон Инатьевич дремал в кресле, оглашая комнату нетрезвым храпом, сестры же шептались, заняв диванчик у глухой стены. Поздоровавшись и выразив соболезнования, я прошла к столу. Обе девицы были в трауре, Марии Гавриловне черный креп с тюлем прибавлял пяток лет, Нюте же, напротив, наряд был к лицу. Непохожие сводные сестры. Старшая — некрасивая и дебелая шатенка с зеленовато-карими глазками, младшая — изящная блондинка, голубоглазая, тонкокожая. Обе плакали, обе сейчас настороженно на меня смотрели.

— Евангелина Романовна, что разнюхать успели? — Хрущ всхлипнул, тряхнул головой, потянулся.

Я села, положила на стол сумочку, придвинула к себе стопку чистой бумаги.

— О результатах следствиях сообщено будет в установленном законом порядке.

— А его превосходительство обещал…

— Андрон Ипатьевич, — перебила я строго, — извольте сообщить, где в данный момент находится супруг госпожи Бархатовой.

— Простите?

Приподняв брови, я с нажимом уточнила:

— Бархатов Эдуард Милославович, коего ваш хозяин пригласил погостить в этом доме.

— К прискорбию, не осведомлен.

— Так осведомитесь. А то странно получается: жена под арестом, а муж, в паспорт которого она, вероятно, вписана…

Не будь адвокат под воздействием хмеля, моя хитрость бы не сработала. Но он был пьян, поэтому ушел расспрашивать слуг, оставив меня наедине с девушками, чего я и добивалась. Помолчав, будто не зная, как вести разговор, я вздохнула:

— Ужасное происшествие.

Мария Гавриловна всхлипнула:

— Маменька в зале хлопочет, папеньку…

— Земля пухом, — перекрестилась я, — и хотя о покойных плохо не говорят…

Анна Гавриловна залилась писклявым хихиканьем.

— О покойных… плохо…

Вот только истерики сейчас не хватает. Налив в стакан из стоящего на столе графина воды, я велела:

— Выпейте. И давайте по порядку вчерашний день восстановим во всех подробностях. С самого утра. Во сколько пробудились? Чем занимались?

Говорила в основном старшая. Ничего вчера ужасного финала не предвещало. Обычный день был. Проснулись ближе к полудню, на ярмарку не пошли, визитеров не принимали. Дульсинея вообще сказалась нездоровой, так до заката в постели и провела. Вечером в дамской столовой отужинали втроем. Часов около шести Гаврила Степанович явился. В каком настроении? Уж не в благостном. Спросил, где Дуська, из спальни ее вытащил. Нет, ножа никто при актерке не заметил. Нож? Этот? Нет, впервые его видят. А после и Маша, и Нюта, и маменька по своим горницам разошлись. Нет, в музыкальный салон даже не заходили. О смерти хозяина сообщил им господин Хрущ, и он же дамское крыло отпирал. Письмо? В библиотеке? Нет, барышни ничего не писали. Маменька? Не уверены. У нее спросить надобно.

Старательно скрипя пером по бумаге, я без остановки сыпала вопросами.

Дульсинея? Хорошая девушка, то есть не самая гадкая из возможных. Неряха, правда. Поет хорошо и танцует, веселая. Хоть бы ее, страдалицу, не строго судили. Потому что…

Тут барышни Бобруйские опасливо переглянулись и тему замяли.